Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
Один из силяхдаров действительно оказался достоин поста первого министра. Им был Шехид Али-паша, относимый историками к числу наиболее ярких политических деятелей начала XVIII в. [134; 485, т. 4, ч. 2, с. 300—305]. Однако большинство других не проявляли сколько-нибудь значительных способностей.
Характерным примером подобных выдвиженцев был Быйик-лы Али-паша, ставший великим везиром в августе 1755 г. при Османе III. Тогдашний французский посол при Порте Вержен сообщал, что Али был сыном муэдзина; благодаря своему голо-
Ю Зак. 232
145
су он понравился Хаджи Бешир-аге, и тот взял мальчика во дворец. С помощью кызлар агасы Али сделал быструю карьеру и еще юношей стал силяхдар агой («главным управителем султанских покоев»—по разъяснению посла). Пользовался он и полным доверием Османа III. Став великим везиром, Али, по свидетельству посла, не упускал из виду ничего, что помогло бы ему упрочить расположение монарха. «Он провел не более месяца на этом посту, но уже подарил ему (Осману) драгоценностей на сумму в тысячу мешков (кесе). Эти расходы, как бы он ни были велики, не разорили его, на таком посту хорошо наживаются, если к этому есть склонность» [286, т. 1, с. 263]. Страсть к наживе у Али-паши была. После смерти садразама его имущество было оценено в 4 млн. курушей. Сообщая об этом, А. М. Обресков объяснял, что великий везир «к взяткам Еесьма падок был», к тому же «по бывшему его при салтане кредиту никакое дело миновать его не могло» [45, д. 6, л. 373об.]'. В октябре 1755 г., т. е. спустя два месяца после назначения, последовала отставка и казнь незадачливого первого министра. Вержен и Обресков не расходятся в негативной оценке Али-паши как политического деятеля, хотя его трагический конец они объяснили по-разному. Вержен предполагал участие бывшего силяхдара в интригах с целью возведения на престол сына Ахмеда III, будущего султана — Мустафы III, Обресков же более склонялся к версии о «происках придворных и мздоимстве его везирском». Какова бы ни была причина падения Али-паши, объективно она связана с неспособностью султанского любимца выполнять функции великого везира.
Иными словами, практика выдвижения дворцовых кандидатов на высшие посты государственного управления не могла усилить роль Топкапы в управлении страной, зато заметно уменьшила эффективность работы правительственных служб, их влияние на местах. Видимо, эта тенденция могла иметь и более значительные негативные последствия, если бы ей не противодействовала другая, связанная с совместными выступлениями столичной бюрократической верхушки и улемов против могущественных султанских фаворитов.
Проявления подобной борьбы в политической жизни Стамбула XVIII в. видны достаточно четко. Если вернуться к истории Быйиклы Али-паши, то следует заметить, что его падению предшествовал сильный пожар в центре города, в результате чего сгорело здание Порты со всеми канцеляриями, резиденция главного казначея, подворье крымского хана, других «знатных турок до шестисот дворов, а всех до двенадцати тысяч, коли токмо не более». Большие пожары в османской столице не были случайными происшествиями, они, как правило, отмечали резкое обострение конфликтной ситуации, рост недовольства действиями правительства. Так было и в данном случае. Свой рассказ о пожаре, от которого сгорела пятая часть города, А. М. Обресков завершает сообщением об усилении «роптания» против вели
кого везира: «...И уже по скаскам многих в разных местах по улицам найдены подброшенные фитили с угрозительными билетами: весь город в пепел обратить, ежели [от] везиря вскоре не избавятся». Эти выступления заметно отразились на отношении султана к своему фавориту. Указав, что «кредит везирской у его величества весьма умаляется», русский дипломат отметил и более значительные перемены в поведении Османа III: «В делах, хотя малой важности подлежащих, ничего без совету знатных и искусных эфендиев и министров, також и наипочтительных духовных решить не может, и что к сим последним его величество пред прежним лутчую консидерацию иметь и доверенность дозволять начинает» [45, д. 6, л. 296—297].
Столь явный поворот во взглядах монарха уже предвещал скорое падение садразама. Примечательно и другое: отнятая у Али-паши везирская печать была вручена одному из тех «знатных и искусных эфендиев», о которых упоминал Обресков. Выбор султана пал на Йирмисекиз-заде Мехмеда Саид-эфенди, известного своим участием в организации первой турецкой типографии и своей активной дипломатической деятельностью, тесно связанного с той частью столичной бюрократии, которая еще з первой половине XVIII в. выступала за реформы в османской политической системе. По мнению русского резидента, это назначение вызвало положительную реакцию в столице, поскольку новый первый министр «чрез бытность его при разных европейских дворах о состоянии и интересах их от всей публики за наиболее сведующего, а о благе отечества своего веема усерднаго всегда почитался и почитается» [45, д. 6, л. 360].
•Не менее показателен и другой конфликт «в верхах», разыгравшийся в 1752 г. и связанный с главой черных евнухов Ха-физом Бешир-агой. Судьба раба с о-ва Борнео, ставшего с 1746 г. «единым советником, фаворитом и правителем сей империи», привлекла особое внимание европейских дипломатов. По их довольно единодушному мнению, сменивший старого Хаджи Бешир-агу новый кызлар агасы отличался непомерными амбициями, страстью к драгоценностям и вместе с тем отсутствием опыта государственного управления и «скудостью разума» [109, т. 2, с. 143—144; 345, т. 15, с. 229—332; 487, с. 523— 526]. Особое недовольство в правящей элите вызвало то, что «помянутый кизляр ага не в одних внутренних, но и в политических делах не токмо инфлеенцию имел, но во всем руководствовал, так что министерство Порты наималейшего ответу без ведома его дать не могло, но от оного ожидался». Суть конфликта довольно точно представлена А. М. Обресковым, который после падения Бешир-аги писал, что османские власти должны «по введенному ли в обычай все в сералье решить или как издревле обычай бывал — везирю с министерством руководствовать целая вольность оставится» [41, д. 4, л. 72].
