Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
Будучи против «введенного обычая», бюрократическая элита вновь объединилась с улемами, благо люди из окружения кыз
лар агасы вступили в открытое противоборство с муллой Ску-тари, закончившееся гибелью последнего. По свидетельству очевидцев, мусульманское духовенство, «начав вселением в народе против придворных ненависти, оной чрез краткие дни так обратили, что казалося непонятно, ибо помянутой народ, хотя от вымышлений уже давно стонал, не токмо был в тихости и из должного повиновения не выступал, а по их подущениям совсем вдруг переменился, и во всем городе иного не примечалося, как смертельной ненависти... не токмо против кизляр аги, но и самого султана». Внешним выражением перемены в настроениях народа снова стали пожары и разбросанные по всему городу «билеты» с требованием смещения главы черных евнухов. Однако в данном случае пожары продолжались почти непрерывно на протяжении трех недель (с 7/18 июня по 29 июня/10 июля 1752 г.), несмотря на отставку великого везира и аги янычар. В конце концов новый садразам Бахир Мустафа-паша и муфтий Муртаза-эфенди, добившись встречи с султаном Махмудом I, вручили ему петицию 200 улемов с требованием свержения Бе-шир-аги и обещанием сделать все для сохранения трона за Махмудом {41, д. 4, л. 65об.— 67]. Султан понял смысл угрозы и отступился от своего фаворита.
Вряд ли нужно доказывать, что альянс Порты и улемов был кратковременным явлением, что он мог возникнуть лишь по конкретной причине и был обречен на распад при изменении обстоятельств. Тем не менее в течение столетия такие ситуации складывались довольно часто, и они в определенной мере способствовали укреплению позиций Порты. Для подтверждения этого тезиса еще раз обратимся к анализу социально-политических позиций тех лиц, которые в 1703—1789 гг. назначались великими везирами. В первой половине XVIII в. придворные и провинциальные наместники, бывшие воспитанниками служб султанского двора, составляли 57,7%; военные (выходцы из янычарского корпуса и т. п.) — 19,2; представители бюрократии — 23,1% общего числа первых министров. Во второй половине века положение заметно меняется: на долю бюрократической элиты приходится 52,2% всех назначений, удельный вес придворных падает до 39,1, а военных — до 8,7%. В этой связи следует привести мнение французского посла в Стамбуле Сен-При, утверждавшего, что пост реис-эфенди во второй половине XVIII в. являлся ключевым к должности великого везира [113, с. 175]. Следовательно, упрочение позиций Порты связано не с увеличением срока везирата и не с расширением полномочий садразама, а с утверждением новой модели карьеры великого везира. Ее суть американский турколог Н. Ицкович обозначил формулой «эфенди — паша», обозначающей превращение канцелярского чиновника из числа «людей пера» (эфенди) в представителя правящей элиты (пашу) [379, с. 86].
Сопоставление сведений о карьере великих везиров с аналогичными данными по другим высшим чинам государственного
механизма Османской империи показывает, что в деле пополнения рядов капы риджали, т. е. руководящих кадров, все больший вес приобретают выходцы из среды стамбульской бюрократии. По сравнению с выпускниками султанских школ, обеспечивавших ранее кадры правительственного аппарата на высшем и среднем уровнях, представители новой социальной общности были и более многочисленны, и более энергичны. Значительное увеличение числа желавших поступить на государственную службу и пройти путь «эфенди — паша» имело важные последствия. Во-первых, оно способствовало существенному расширению штатов правительственных канцелярий. Если в начале XVI в. список служащих в ведомстве садразама включал 50 секретарей и 23 ученика, то в конце XVIII в. в канцеляриях Порты было занято до 1,5 тыс. служащих разных рангов. Во-вторых, появилась многочисленная категория мюлязимов, т. е. кандидатов в ряды бюрократов, готовых на первых порах служить без всякого вознаграждения.
Приведший эти данные К. Финдлей считает, что качество работы такого аппарата было весьма низким. Не оспаривая существа этой оценки, отметим и другой вывод автора — заметное увеличение числа претендентов на канцелярскую службу отражало повышение престижности подобной карьеры в османском обществе, а в конечном счете и возрастание роли Порты в политической жизни страны [331, с. 53, 56—58].
Изучение перипетий борьбы за власть в Стамбуле XVIII в. показывает, что неизменным ее участником являются улемы — высшая прослойка мусульманского духовенства. Их активность дала основание А. А. Вешнякову считать улемов ведущей политической силой в империи. В своих предсказаниях «ближайшего конца» государства он проводил аналогию между положением Византии накануне падения Константинополя в 1453 г. и современной ситуацией в Турецкой империи, отмечая, что последняя «находится в тех же крайних терминах, в каковых была греческая, когда оную турки овладели, то есть когда духов-ныя люди первоначалство в политическом правлении имеют». Судя по высказываниям русского дипломата, действия «церковников» вообще и мусульманского духовенства в частности вызывали у него явную антипатию, поскольку он видел их стремление быть выше гражданских законов. Между тем «по самой истине и церковники равномерно с народом должны государственной нужде способствовать, яко церковь в государстве, а не государство в церкве». Вешняков осуждал и османских улемов, «что беззаконно претендуют над государем своим самим по духовным делам, когда что противу закону по их прихотям толкованному поступает, поверхность иметь» [35, д. 6, ч. 1, л. 142об.— 143, 147об.].
