Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
Приведенные расчеты дают основания для некоторых выводов относительно демографических процессов в XVII—XVIII вв. Во-первых, можно говорить о том, что после резкого ухудшения ситуации в первой половине XVII в. в последующие 150 лет вновь обозначилась тенденция к росту населения. Несмотря на некоторые территориальные потери империи, общая его численность достигла в 20—30-е годы XIX в. уровня конца XVI в. Во-вторых, среднегодовые темпы прироста оказались весьма низкими. В среднем они были близки к 0,2%, хотя, видимо, в XVIII в. этот показатель был несколько выше, чем во второй половине XVII в. В свете этих заключений представляется неоправданным мнение о застойности или упадке хозяйственной жизни в Османской империи XVIII в. Вместе с тем нельзя не видеть, что средние темпы естественного прироста, отражающие общую динамику развития, были явно ниже соответствующих показателей в раннекапиталистической Европе. Они скорее характерны для средневекового общества с присущими ему высокой смертностью, низкой продолжительностью жизни, частыми неурожаями и эпидемиями.
Отмеченные особенности демографических процессов были' свойственны в первую очередь тем провинциям, которые составляли ядро империи в XVIII в. Показательно, что в начале XVI в. в Малой Азии проживало 4,5—5 млн. человек, а к концу того же века население здешних провинций выросло на 60% (до 7—8 млн.) [268, с. 169]. После заметного абсолютного сокращения в первой половине XVII вв. оно вновь стало увеличиваться. К началу XIX в. здесь насчитывалось 6,5—8 млн. человек (последняя цифра выведена с учетом Стамбула и островов Эгейского моря) 1436, с. 229; 385, с. 413]. В это время средняя плот
ность населения Анатолии (8—10 человек на 1 кв. км) была несколько выше общеимперской (6—7 человек на 1 кв. км), но все же явно недостаточной для более полного и эффективного использования местных природных ресурсов.
В составе населения анатолийских провинций сохранился заметный перевес мусульман, хотя из-за многочисленных войн, сопровождавшихся гибелью большого числа «правоверных»., удельный вес немусульман — греков, армян, евреев — к началу XIX в. несколько вырос (8,4% в конце XVI в. и 14% к 1831 г.) (268, с. 30; 436, с. 226].
Ситуация в Румелии была во многом сходной с таковой в Анатолии. Ее важнейшими отличиями можно считать более высокую плотность населения (12—15 человек на 1 кв. км) и заметное увеличение удельного веса мусульманского населения. Если в XVI в. соотношение между немусульманами и мусульманами в балканских провинциях империи было 4: 1, то к началу XIX в. мусульмане составляли более трети населения во всех вилайетах (268, с. 20; 385, с. 413; 428, с. 24].
По мнению болгарской исследовательницы А. Желязковой, отмеченная тенденция связана с новым этапом в процессе ис-ламизации жителей Балкан. В отличие от первой волны исла-мизации в Юго-Восточной Европе, когда местным жителям приходилось зачастую решать дилемму «ислам или меч», в XVII— XVIII вв. «перед ними стояла во всей ее сложности проблема самосохранения и самостоятельного существования, удержания первенства в хозяйственной деятельности, упрочения своей позиции в социальном и экономическом плане, личного успеха» [500, с. 118]. Важно отметить, что к исламу стали обращаться не только зажиточная торгово-ремесленная верхушка городов, но и представители городских низов и сельские жители, чтобы избавиться от усиливавшегося налогового гнета. Особенно тяжелым бременем для них стала уплата подушной подати, величина которой постоянно повышалась государством из-за падения реальной стоимости османских денег и роста рыночных цен.
Как и в XVI в., рост городского населения шел явно быстрее, чем всей массы податного населения. Этот процесс прослеживается в разных регионах империи, в том числе и в Анатолии, где, как традиционно считается, процент городских жителей был ниже, чем в других районах страны. Так, по оценке известного специалиста по экономической истории Ближнего и Среднего Востока Ш. Иссави, уровень урбанизации в начале XIX в. в Малой Азии равнялся 10% (в абсолютных цифрах: 1 млн. горожан с учетом Стамбула и 300 тыс.— без него); примерно таким же он был и в Египте, тогда как в Сирии составлял 20%, а в Ираке— 15% [378, с. 33]. Однако данные об анатолийских городах, собранные в 30—40-х годах XIX в. русскими исследователями М. Вронченко и П. Львовым [64], позволяют поправить расчеты Иссави. Так, численность их жителей может быть оценена в 1 млн., а с учетом населения Стамбула— 1,8 млн., или 15—20%
всего населения Малой Азии. Полученный результат вполне соотносим с удельным весом немусульман, которые, как известно, жили преимущественно в анатолийских городах, и с более ранними данными по Анатолии (вторая половина XVI в.), по которым на одного городского налогоплательщика приходилось три-пять сельских [325, с. 216].
Исследователи, изучавшие ситуацию в арабских провинциях империи, пользовались в основном методикой французского историка Ж. Соваже, который придавал первостепенное значение определению территории городской застройки. Используя этот принцип, А. Раймон сделал вывод о заметном росте крупных арабских городов с конца XVI в. Он указывал, в частности, что Каир мамлюкской эпохи (рубеж XV—XVI вв.) занимал территорию 450 га, которая к 1798 г. увеличилась до 730 га, включая 660 га городской застройки, т. е. город вырос по крайней мере в полтора раза. Соответствующие данные по Дамаску выглядят так: 212 га (начало XVI в.) и 313 га (начало XIX в.), т. е. город увеличился приблизительно на треть. Примерно такова же картина по Халебу: 238 и 367 га соответственно. Учитывая, что средняя плотность населения в арабских городах менялась мало и колебалась от 265 человек на 1 га (Багдад) до 400 человек на 1 га (Каир), можно определить и примерную численность городских жителей к началу XIX в. Она составляла свыше 260 тыс. в Каире, около 120 тыс. в Халебе, 90 тыс. в Дамаске и Багдаде, 55 тыс. в Мосуле [447, с. 49—62; 376].
