Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
О существовании крестьянской аренды можно узнать и на основе других источников. Так, в 20-х годах XVII в. бейлербею Эрзурума Абаза-паше была подана жалоба армянских крестьян. В ней, в частности, сообщалось: «Мы являемся пленниками в руках (янычар) из-за ложных задолженностей. В безысходном положении взяли мы в долг у них несколько гурушей... теперь мы отдали им в десять раз больше, чем взяли, но не могли избавиться от них. Наши поля и пастбища, весь наш скот и наши дома мы отдали им и стали для них марабаями» [163, с. 152].
Значительное усиление экономической зависимости сельских жителей от землевладельцев делало ненужными те формы личной несвободы, которые существовали в период расцвета тимарной системы (запись райя за сипахи, запрет ухода с земли,
10—30-летний срок сыска ушедшего, налог чифт бозан как форма выкупа крестьянами свободы). Однако на смену этим выражениям личной зависимости пришли другие. Потеряв хакк-и та-сарруф, т. е. наследственные права на землю, крестьяне лишились и своего достаточно определенного статуса в обществе, который ясно виден в традиционных для восточных (в том числе и османских) средневековых представлений о четырех основных группах общества: Еоенных, духовенстве, крестьянах и торговцах. По существу, земледельцы, лишавшиеся тапу, переставали восприниматься как часть податного населения. Они оказывались в одном ряду с цыганами, кочевниками и лицами рабского происхождения, которым не было места в средневековой социальной иерархии. Не случайно в XVIII в. термин «райя», которым ранее обозначалось все податное население, и в частности крестьяне, теряет свой прежний смысл. «Турки,— читаем мы в трактате анонимного французского автора середины XVIII в.,— как правило, презирают всех христиан и рассматривают райя, или народы, подданные их империи, как своих рабов» [116, с. 342]. Более четко формулирует новый смысл понятия «райя» французский посол в Стамбуле в 1769—1785 гг. Сен-При: «Управление подданными-немусульманами, которых называют райя,— целиком военное» [98, с. 141].
В сложившейся ситуации понятно стремление сельских жителей вновь обрести свою связь с землей. Оно стало мощным импульсом для массовой миграции крестьян из одних районов империи в другие. Однако распад тимарной системы происходил повсеместно, и потому беглецы, как правило, вновь становились земледельцами, но уже на основе договора с тем или иным провинциальным аяыом.
Частноправовые отношения трудно поддаются анализу историка, ибо редко имеют под собой документальную основу. По мнению большинства современных специалистов по османской истории, договоры сельских жителей с аянами заключали в себе признание первыми не только своей поземельной зависимости от последнего, но и определенной личностной связи с ним, принимавшей чаще всего форму клиентелы (интисаб). Отныне уже не падишах, а аян выступал в роли заботливого покровителя сельского населения, предоставляя ему землю, тягловый скот, семена, а зачастую и вооруженную защиту, что в условиях массового разбоя и феодальных междоусобиц, присущих XVIII в., имело важное значение. Добровольно или под угрозой силы принявшие патронаж землевладельца крестьяне со своей стороны должны были выступать в качестве «верноподданных» аяна, способствовать укреплению его влияния и могущества. К числу таких действий можно, в частности, отнести появление в 1728 г. представителей христианского населения ви-динского маликяне (включавшего пригород Видина и ряд сел в его окрестностях) перед местным кади. Каждый из них в отдельности заявил, что согласен с тем, чтобы владелец маликяне
Алибейзаде Юсуф-паша и в будущем оставался их аяном [198* с. 50].
Принявшая весьма значительные размеры миграция крестьян в XVIII в. заставляет обратиться к судьбе сельской общины, являвшейся основной социальной ячейкой для земледельческого населения. Как показали исследования болгарского историка Е. Гроздановой, такая община охватывала жителей одной деревни и играла важную роль как в организации сельскохозяйственного производства, так и в амортизации давления со стороны государства и землевладельцев на сельское население [142, а также: 428, с. 41]. Сопротивление общины, несомненно, тормозило развитие новых явлений в социальной жизни деревни. Вместе с тем она сама испытывала заметное воздействие перемен.
Особенно сильное влияние на функционирование сельской общины оказал рост имущественной дифференциации в ее среде. К этой проблеме ученые обращались неоднократно. Наиболее результативный метод исследования разработан Стр. Димитровым, предложившим сопоставить описи деревень, содержавшие информацию о распределении земли среди крестьян, с данными о сборах джизье, взимавшегося, как известно, по трем имущественным категориям.
Выявленные им сведения о земельных наделах крестьян Кя-фир-Хаджи и Кара-Агач (вакфных деревень округа Эдирне) в конце XVII — первой половине XVIII в. представляются показательными с точки зрения состояния разных сельских общин Румелии. В первой деревне зафиксированы владения 31 семьи средней величиной 120 дёнюмов, что несколько больше обычного крестьянского надела — чифтлика (около 100 дёнюмов), известного нам по султанским канун-наме. В другой отмечено 51 держание, но средняя величина надела много ниже — 47 дёнюмов. Хозяйства обеих общин четко делятся на три категории: малоземельные (до 50 дёнюмов), среднего достатка (50—150) и наиболее зажиточные (свыше 150). Кяфир-Хаджи можно считать самой типичной деревней того времени: семьи второй категории преобладают (62%), удельный вес малоземельных и наиболее зажиточных невелик (соответственно 16 и 22%) [148, с. 133—135].
