Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
Расширение рядов плебса можно рассматривать и под другим углом зрения, т. е. как свидетельство того, что города не смогли абсорбировать всех своих новых жителей. Фактически городская экономика, так же как и сельское хозяйство империи, оказалась неготовой к столь значительным демографическим переменам и не смогла рационально использовать новые человеческие ресурсы. Для раннефеодального османского общества , большое число мюджерред в деревне и обширный слой лиц без определенных занятий в городах оказались «лишними людьми» и, по существу, были им отторгнуты.
Материалы по демографическим процессам в Османской империи XVI в. важны не только как исходные данные для подсчетов численности населения в XVII—XVIII вв. Они дали основание для критического пересмотра ряда положений, утвердившихся в трудах по истории Турции, балканских стран и Арабского Востока. Выявилась явная несостоятельность версии о застойности «исламского» общества, широко распространенной в западной историографии. Ее сторонники пытались доказать правоту своих взглядов ссылками на результаты демографических исследований, в частности на данные о динамике роста населения мира и отдельных его регионов. По мнению ряда специалистов по исторической демографии (Дж. Рассела, К. Кларка, Дж. Дюранда и др.), на протяжении длительного времени (XIII—XVIII вв.) суммарная численность населения стран Ближнего и Среднего Востока либо оставалась на одном и том же уровне, либо даже уменьшалась [145]. Подобные наблюдения помогают выявить изменения темпов развития того
или иного региона относительно других регионов или всего мира, но не могут служить доказательством неспособности какого-либо общества к прогрессу. Однако именно такое заключение легло в основу концепции о социально-экономическом застое в Османской империи, которая наиболее полно была развернута в труде известных английских ориенталистов Гибба и Боуэна [337, ч. 1, с. 215—216]. Ясно, что данные о «демографическом взрыве» в империи совершенно не укладывались в концептуальные построения этих историков.
Чтобы закончить тему об особенностях ситуации в XVI в., отметим, что социальные последствия «демографического взрыва» оказались схожими для всего региона. Как в Испании, Франции, итальянских государствах, так и во владениях османских султанов под влиянием усилившегося имущественного неравенства обострились общественные противоречия, приведшие к открытым конфликтам. Описываемые Броделем восстания, как и «джелялийская смута», стали выражением общего экономического и социально-политического кризиса, охватившего Средиземноморье в конце XVI — начале XVII в. И в Западном Средиземноморье, и в Леванте кризис привел к существенному снижению темпов роста населения, положил конец «демографическому взрыву». Однако вряд ли можно согласиться с утверждениями таких турецких историков, как, например, X. Йналджик, что кризисная ситуация имела не только общие для всех средиземноморских стран причины, но и общее содержание [370, с. 285].
Более глубокое изучение собранных сведений позволяет видеть за внешним сходством социально-экономических и политических явлений их качественно разную сущность. Кризис, разразившийся в странах Западного Средиземноморья, означал окончательную гибель средневекового аграрного строя Европы и складывание нового, капиталистического, промышленно развитого общества. Рост народонаселения в этих странах способствовал интенсификации труда, созданию новой технологии производства как в городской промышленности, так и в сельском хозяйстве.
Кризисная ситуация в Османской империи имела другую основу. Она означала лишь начало перехода от одной (ранней) стадии феодализма к другой, более развитой. Поэтому здесь быстрый рост населения не был связан с теми важными — с точки зрения прогресса производительных сил — последствиями, как в странах Западной Европы. Исследователи не обнаружили свидетельств перехода к более интенсивным методам ведения сельского хозяйства; в ремесленном производстве ручной труд сохранил свое безраздельное господство. Более того, из-за войн, восстаний, карательных экспедиций и эпидемий численность населения в ряде районов Балкан и Анатолии понизилась в первой половине XVII в. до уровня, существовавшего в начале XVI в. [316, с. 340—345; 328, с. 47, 59—63]. Часть оседлых жи~
телей вновь вернулась к кочевничеству. Поскольку отмеченная тенденция прослеживается в различных районах империи, можно считать, что приводимый показатель уменьшился до 12— 15 млн.
Более определенно историки представляют демографическую ситуацию на рубеже XVIII и XIX вв. Изыскания Дж. Маккар-ти, К. Карпата, Д. Панзака позволили восполнить лакуны первых общих переписей и получить достаточно надежные данные на начало 30-х годов XIX в. Согласно их расчетам, все население империи в то время составляло около 20 млн. [385, с. 413; 436, с. 229—233]. Фактически эта цифра должна быть еще выше, ибо даже современные переписи в какой-то мере занижают количество жителей той или иной страны. Во всяком случае, исследователи вправе говорить о 20—23 млн. жителей османских владений ко времени первой общей переписи. При относительно низких темпах естественного прироста в первой трети XIX в. (не превышавших 0,3—0,4%), можно заключить, что на рубеже XVIII—XIX вв. численность населения империи равнялась 18—20 млн. Иными словами, она была близка к наименьшим оценкам, предлагавшимся современниками.
