Ветви и корни - Соловьева Инна
ISBN 5-900020-04-5
Скачать (прямая ссылка):
ветви и корни
с хмелевцами: Лариса Орданская, Валерий Лекарев, Эдда Урусова, Всеволод Якут. Терешкович, у которого с благословения Станиславского начала режиссерскую работу Кнебель («все, что получала в MXAT1 я, как муравей, тащила в Ермолов-скую студию»), вел дело до своей скоропостижной кончины в феврале 1937-го. Кнебель, при ее загруженности во MXAT и в Оперно-драматической студии, не решалась взять студию-сироту; в худруки пригласили А.М.Азарина (после ликвидации MXAT Второго он служил в Малом), но и этот талантливый сорокалетний артист скончался внезапно в сентябре 1937-го. Тогда Хмелев уговорил Кнебель пойти на объединение. Худруком вновь созданного Театра им. М.Н.Ермоловой был Хмелев, режиссером — Кнебель (с 1938 года у нее освободилось время: из Оперно-драматической студии после смерти Станиславского она ушла, нелады с Кедровым были принципиальны). В 1990 году созданный ими театр разделился: Театральный центр им. Ермоловой п/р В.В.Фокина и Театр им. Ермоловой, руководимый В.А.Андреевым.
Территориально они оставались, впрочем, в общем помещении на Тверской, где
ветви и корни
был до своего закрытия ГосТИМ , а в ноябре 1993 года были подписаны официальные бумаги, так или иначе вновь сближавшие жизнь двух групп. Фокин тем временем уходит и создает Творческий центр имени Вс.Мейерхольда.
Хмелев был нервен и нелегок в житейском общении. При том людей он к себе влек, и в его художественном магнитном поле они раскрывались столь же органично, сколь и неожиданно. Он нашел для себя и своих «ермоловцев» Андрея Лобанова, укоренил его после всех сложных и легких его, Лобанова, зигзагов из театра в театр. Может быть, Хмелев рассчитывал на «мхатов-ское» происхождение и родство Лобанова: Андрей Михайлович начинал учеником студии актера MXT А. А. Гей-рота, побывал в Шаляпинской студии, когда тут преподавал Вахтангов, получал тут и уроки Дикого, а в 1922-м закончил свое театральное образование в школе Второй студии МХТ. Родство выдавала и работа Лобанова в Театрах-студиях Р. Н. Симонова и Ю.А. Завадского. Только пропитанный культурой художественного театра режиссер мог так убедительно дерзить alma mater, превращая «Вишневый сад» в посвистывающий водевиль (1934) и с такой жесткой насмешливостью решая «Детей солнца» (1937). Осуществление острых режиссерских идей и находок Лобанов обеспечивал подбором ключей к актерским индивидуальностям. Он доказал это, поставив в Театре Революции «Таню» Арбузова
ветви и корни
(1939) и построив спектакль на центральной роли, отданной М.И. Бабановой.
Хмелев пригласил Лобанова в театр им. Ермоловой поставить пьесу Пристли «Время и семья Конвей» (1940). Лобанова объединила с хмелевскими студийцами привычка к действенному анализу и вкус к жизненности заостренной, обретающей максимальную выразительность и занимательность. В их спектаклях повседневный мир был узнаваем на глаз и на ощупь и в то же время обладал театральной динамичностью, светился театральным светом. Мизансцены менялись с живостью и внятностью, как меняются интонации, выявляя все изгибы, все детали внутреннего движения чувств.
Нужно иметь твердое самоощущение хозяина театрального дома, чтобы открыть его перед гостем такого дара и обаяния и предложить гостю навсегда поселиться. Хмелев подобным самоощущением обладал.
30-е годы театрообразующее и «театродер-жащее» начало в Николае Хмелеве обретало все большую силу. Немирович-Данченко видел в нем не только артистическое дарование высшего порядка, но этот ген, ставший редкостным среди мхатовцев. Хмелев предполагался как один из тех, кто сможет служить «созданию МХТ».
Задача «создания МХТ», годами подспудная, проступала снова. Может быть, Немировича-Данченко к ней обращала смерть Станиславского; может быть,
ветви и корни
Чехов, работа над «Тремя сестрами»; может быть, «Гамлет».
Во время войны, «в невольном уединении», Немирович-Данченко думает «упорно, бескомпромиссно». Вот его выводы: MXAT подходит вплотную к тупику. Окреп в своих принципах, завоевал всеобщее признание и свои недостатки обращает в «священные традиции»; «замыкается в себе и живет инерцией». «Так хорошо знакома и так хорошо мною изучена эта картина оскудения театра».
В том же письме коллективу MXAT от 24 июля 1942 года - о том, где спасение. Не нужно для спасения никакого чуда, «если не считать чудом, если поверить: что наш актер может идти по путям своего искусства искренно, честно, отдавая ему свои благороднейшие мысли...».
Так давно не говорили: отдавать благороднейшие мысли. Давно не говорили и о том, что их надо иметь. Не чужие транслировать - свои иметь.
Немирович-Данченко был стар, в близости смерти отдавал себе отчет спокойно, приглядывался к тем, кто мог бы спасти театр от самодовольного оскудения. Хмелев, да. Но нужен еще режиссер такой же силы и того же упорного смелого духа. Надо искать.
Сильных найти, кажется, легче, чем близких по духу. Силен до богатырства Алексей Денисович Дикий. К тому, чтоб его вытащить из лагерей, Владимир Иванович приложил руку, ходатайствовал за него везде, где мог. Но делу, которое предстоит, Дикий мог бы скорее
