Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
181 Екатерина II часто требовала, чтобы Московский главнокомандующий А. А. Вяземский представлял ей сведения, собрав их «без огласки». Шпионской сетью в Петербурге ведал начальник столичной полиции, а в старой столице — московский обер-полицмейстер Николай Архаров. Именно Архарову императрица предписала навести «под рукой» справки о благонадежности некоторых людей, об их высказываниях, требовала установить за некоторыми подданными постоянный тайный надзор, наказывала выловить распространителей слухов. В начале сентября 1773 года она велела учредить надзор за генералом П. И. Паниным, не одобрявшим политику правительства. 9 сентября Волконский писал Екатерине, что он получил письмо императрицы о посылке в деревню Панина, где он жил, «одного надежнаго человека выслушать его дерзкия болтанья. На оное сим всеподданейше доношу: подлинно, что сей тщеславный самохвал много и дерзко болтает и до меня несколько доходило, но все оное ' состояло в том, что все и всех критикует, однако такого не слышно, чтоб клонилося к какому бы дерзкому предприятию. Я хотя всегда за ним мое примечание имел, а таперь еще удвою оное и употребил разные каналы его слова сведать, когда что уведаю, то тогда В. и. в. донесу».
По-видимому, Панин понял, что за ним следят и несколько умерил свои критические высказывания о властях: «Примечательно есть, — пишет Волконский, — что он, Панин, с некоторого времени гораздо утих, в своем болтаньи несколько скромнее стал. Не знаю, происходит ли сия скромность от страха или для закрытия каких видов». 30 сентября 1773 года он сообщал императрице: «Я употребил надежных людей присматривать за Паниным (который на сих днях из деревни в Москву переехал), через оных известился, что он, как я и прежде доносил, стал гораздо в болтаниях своих скромнее...»
Екатерининское время примечательно тем, что агентам тайной полиции поручали наблюдать и за общественными настроениями. В этом состоял не только личный интерес императрицы, хотевшей знать, что о ней и ее правлении думают люди, но и новые представления о том, что мнение общества нужно учитывать в политике и, более того, нужно контролировать, обрабатывать и направлять в нужную власти сторону.
Одним из первых постановлений о наблюдении за общественными настроениями стал указ регента Бирона 1740 года. Регент известен тем, что он засылал агентов на улицы Петербурга, чтобы послушать толки народа о «политическом моменте». 26 октября 1740 года он предписал главнокомандующему Москвы Салтыкову «в самом секрете.., чтоб вы под рукою, искусным образом осведомиться старались, что в Москве между народом и прочими людьми о таком нынешнем определении (т. е. указ о его регентстве. — EA.) говорят и не приходят ли иногда от кого о том непристойныя рассуждения и толкованиии». При появлении таких толкований, Салтыков должен был немедленно сообщить в Петербург, «а' между тем оное, без отлагательства и запущения, надлежащим образом пресечь и прекратить».
Однако только при Екатерине II этой деятельности розыска стали уделять особое внимание, что мы можем видеть из переписки императрицы с Н. И. Паниным после убийства в Шлиссельбурге Ивана Антоновича в августе 1764 года и особенно во время восстания Пугачева. В декабре 1773 года, когда восстание вызвало волну слухов, М. Н. Вяземский сообщал, что он распорядился послать «надежных людей для подслушивания раз-
182 .говоров публики в публишных соборищах, как-то в радах [торговых рядах], банях и кабаках, что уже и исполняется, а между дворянством также всякие разговоры примечаются».
Тогда, как и позже, сыск собирал слухи, а потом их обобщал в своих докладах. Впрочем, уже тогда проявилась характерная для тайных служб черта. Под видом сбалансированности и взвешенности выводов, руководству представлялась приукрашенная информация. Чем выше по иерархической лестнице власти поднималась информация о том, что «одна баба на базаре сказала», тем существеннее она подправлялось чиновниками.
В конце 1773—1774 годов, когда восстание Пугачева взбудоражило русское общество, главнокомандующий Москвы князь Волконский посылал государыне вполне успокаивающие сводки о состоянии умов в старой столице, выпячивая патриотические, верноподданические настроения ее жителей: «Болтанье теперь больше в том состоит, а паче между простым народом (как я прежде доносил) относительно до генерал-майора Кара (потерпевшего поражение от войска Пугачева. — Е. А), которого народ бранит, называя его трусом и говорят: "Какой он генерал, что не мог с таким бездельником управиться и сам суды ушел! Его бы надо повесить!" Я радуюсь, всемилостивейшая государыня, сей народной ревности и усердию». 7 января 1774 года он сообщал о реакции народа на объявление манифеста о Пугачеве: «Я велел примечать при публиковании народное положение, которое и примечено, что народ с жадностью слушал оное объявление и после большая часть народа кляли и бранили бунтовщика и самозванца, а другие говорили с презрением и смехом: "Вот какой, вздумал государем быть!". Здесь, всемилостивейная государыня, все тихо и смирно и через все дни праздника никаких непорядков не было, и врак гораздо меньше стало».
