Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятках - Роханский Л.Ш.
Скачать (прямая ссылка):
в /17, стб. 28 и 31/.
г См. автора "Религия Диониса" в "Вопросах Жизни" за 1905 г. /2/. — Из Schol. Aristid, р.216 Frommel: en tei kreurgiai tu Pelopos orchesato ho Pan 7"во время разрубания мяса Пелопса плясал Пан"/ — можно заключить, предполагая в мифе aition обряда, что в прадиони-сийских действах о Пелопсе, по-видимому омофагических, плясали козлы, предводимые Паном28
д См. примеч. /б/. — Погребальный хороводный танец, сопровождавши! тренос, изображен на одной дипилонской вазе (Monumenti inediti publicati dell1Istituto di correspondenza archeologica IX, 39). Из Мегары высылался в Коринф хор из пятидесяти юношей и девушек для участия в поминальных торжествах рода Бакхиадов (Megareon dakrya /"слезы (оплакивание) мегарцев"/). См. Reisch в статье о "хоре" /11, 248 Вяч. Ив. Иванов
Но если сикионские хоры VI века, оплакивавшие героя Адраста и не желавшие, по Геродоту, славить Диониса, кажутся непосредственно проистекающими из героического пра-действа, какой смысл имело мероприятие градовладыки, который "отдал" (apedoke) хоры Дионису? Значит ли это, что Клисфен "возвратил" их богу как его исконное достояние (ср. с.60)30 или же, как толкует Риджуэй, что он перенес их с Адраста на Диониса? Мы полагаем, что в глазах Клисфе-на все героическое и патетическое было делом Дионисовым, ибо такова была мысль эпохи; но местные религиозные представления противились новшеству, и недовольные сикионцы могли возражать тиранну: "что нам и Адрасту до Диониса?" (см. с.57)31. Клисфен усматривал в своебразном обряде общий тип дифирамбического служения; сикионцы же знали в нем независимый от дифирамба стародавний обычай. Перенесенные на Диониса, трагические хоры представили собою во всяком случае драматический вид дифирамба. Очевидно, последний, распространяясь по Пелопоннесу с островов, вовлекал в свой круг все связанные с культом героев оргиастиче-ския лицедейства Сатиров. Свое завершение этот процесс находит в мусической реформе дифирамба, ознаменованной именем Ариона.
Перенесение трагических хоров на Диониса было облегчено следующими обстоятельствами. Во-первых, если, как думал Велькер и в чем без достаточных, на наш взгляд, оснований усомнились некоторые новые исследователи (Шмид, Рейш и др.), страсти Адраста были прославляемы "'трагическими хорами" в собственном смысле, т.е. хорами действительных tragoi, или козловидных Сатиров6, и действо, оставаясь из года в год одним и тем же, не требовало новизны ролей и смены личин, то надлежало только посреди хоровода поставить Диониса вместо Адраста, чтобы превратить обряд в величание страстей уже не Адрастовых, а Дионисо-вых32. Во-вторых, островной дифирамб одинаково исполнялся круговым, или киклическим, хором, неизменно сохранившимся и в более позднюю эпоху, и, поскольку приближался к типу действа, состоял в диалоге между хором и запевалою, упоминаемым уже во фрагменте дифирамба Архилохова, как и в Гомеровом описании плачей над телом Гектора33 Творческая самостоятельность этого древнего запевалы в хоре, подхватывающем его запев или возглашение, отвечающем на его слова согласием или противоречием, действующем так или иначе в зависимости от его действий, — обусловила собою, как, видимо, полагает и Аристотель, возможность драматического движения. Запевало нашей народной песни сохранил от могущественного почина, ему некогда предоставленного, лишь малые остатки инициативы чисто мелодической; иное значение
стб. 2376/. Впервые о связи трагедии с похоронными и поминальными обрядами стал догадываться Крузиус в 1904 г.29
е Etym. М. 764: tragoidia, hoti polla hoi choroi ek Satyron sy-nistanto, hus ekalun tragus /"трагедия, ибо хоры состояли в основном из Сатиров, которых звали трагами"/. Возникновение трагедии 249
принадлежало ему на заре возникающей трагедии31*. Если указанные обстоятельства облегчали перенесение трагических хоров на Диониса, то религиозный императив сделал это нововведение прямо необходимым: Дионисова религия обнимала своею универсальною идеей все, что дотоле творилось обособленно во имя отдельных местных героев.
Что же могло составлять содержание новых трагических действ, отданных Дионису, и если страсти бога, то какие именно?* Мы не думаем ни о преследовании божественного младенца Ликургом, — предмете позднейшей Эсхиловой трагедии, как о мифе чужедальном, — ни об орфических Титанах и тех страстях, что изображались в мистериях аттических Ликомидов (см. ниже, § 6, примеч. /ж/); но, подобно тому как в действе Адрастовом оплакивалось, всего скорее, его сошествие в подземное царство, так и Дионис должен был представляться в этом круге нисходящим в Аид и под конец, быть может, восстающим из царства мертвых в ликующем сонме Сатиров . Во всяком случае, перед нами энтусиастиче-ский и патетический обряд, еще далекий от всякого искусства, исключительно героический вначале, потом своеобразно сочетающий прадионисийское предание народного героического культа с перекрестным течением дифирамба, также вначале прадионисийского, но в изучаемую эпоху уже Дионисова, — того дифирамба, которому еще на его древней критской родине не могли быть чужды исконныя критския священный действа (с.112, 126)36.
