Работы по поэтике: Переводы - Якобсон Р.
Скачать (прямая ссылка):
Украинские элементы начали просачиваться в русский литературный язык на рубеже XVII столетия в качестве носителей вестернизации и секуляризации, К примеру, французско-русский словарь, составленный в районе Архангельска в 1584 г., передает а доброй ночи» как dob га niche. Бойе правильно интерпретировал nid как украинизм, в то время как Ларин склонен усматривать здесь просто описку117 - Та же самая форма, однако, появляется в рукописном учебнике разговорного русского языка, написанном в Пскове немцем из Любека1 ; Dobra nitz, flGuden nachtt» (с. 190), Там же «Gutien dach» переводится украинской формой « Dobri den», хотя, кроме этого места, данное прилагательное всюду имеет великорусское окончание -oj. Украинские мирские приветствия имеют здесь тенденцию к вытеснению старорусских набожных формул Pomozi Bogf Bog bljudi tebe, и т.д*, приведенных на той же странице.
После украинско-русского воссоединения (1654) поток украинских книжников в русские культурные центры усиливался на протяжении вто* рой половины XVII — начала XVlII в. Сумароков говорит, что <квсе школы были переполнены малороссами, так что их провинциальное произношение укоренилось и священство в особенности слепо подражало их неправильной речи»119, Ближе к концу XVII в. происходит сильная украинизация и тем самым косвенным образом также и полонизация русской литературы, Эквивалентность і (или у) и 6 (лиху - утіху, языки — віки) и согласных, за которыми следуют і или у (купити.- биты, кудри — пудры, силы - прельстили) в рифмах таких русских поэтов, как Симеон Полоцкий (1629—1680) и его ученик Сильвестр Медведев (1641—1691), заимствованы из украинской поэтической практики. Эта эквивалентность сохраняет-
60 ся в поэзии Кантемира (1709—1744), а отдельные ее остатки (типа жизни - отчизны) обнаруживаются даже в некоторых прекрасных стихах XIX в,130, Полоцкий — белорус, попавший в Москву уже получившим образование в украинской школе» перенес в русскую поэзию немало польо ких канонов . Его лексикографическое руководство по переводу польских слов на церковнославянский, рукопись которого шведский ученый Спарвенфельт в 1680-х годах привез из Москвы в Упсалу, символизирует эту культурную направленность.
Запрет на мужские рифмы, долго соблюдавшийся в русских виршах, был перенят Полоцким и его современниками из украинской поэзии, где стихотворцы в общем и целом ограничили себя женскими рифмами. В этом они следовали польскому канону, действовавшему вплоть до начала XIX в,; этот последний основывался на том, что в польском языке ударение на всех словах (кроме односложных) падает на предпоследний слог. Хотя это ограничение на рифмовку правильно ощущалось как полонизм, недопустимый в русской и украинской поэзии, оно тем не менее соблюдалось. Иногда оно даже насильно сдвигало ударение на предпоследний слог — ср. рифмы Симеона остави - яви (< лей), тіло - зъло {<зЪло), Даже первый в своем роде*трактат Тредиаковского о русской версификации (1735) допускает мужские рифмы лишь в виде исключения для комического эффекта; и только так они и появляются, изредка, в ранних стихах Тредиаковского122. Чтобы положить конец этому польскому запрету на мужские рифмы, понадобилось вмешательство Ломоносова в его Шисьме о правилах российского стихотворства» (1739), и это толкнуло Григория Сковороду (1722—1794) на сходную реформу украинского стиха двумя десятилетиями позже121.
Среди более поздних примеров такую же пересадку языковых и литературных норм можно отметить в процессе создания новой болгарской литературы во второй половине XIX столетия под преимущественным влиянием русских литературных моделей. Тысячи русских слов вошли в болгарский литературный язык124. Такое же влияние на современную словацкую литературу оказала лексическая, фразеологическая и синтаксическая структура чешского языка12 5¦ Все эти межславянские языковые взаимопроникновения переносят два мощных цивилизующих потока: греческий, воплощенный в церковнославянском, и латинский, раньше других проникший в старочешский. Эти два потока могут спиваться, как в случае передачи церковнославянской струи в болгарский из русского, одновременно с передачей и западного вклада. Окончательным результатом явилось то, что большинство или даже все славянские языки имеют немало общих культурных терминов. Бели, к примеру, мы перелистаем словарь шести славянских языков Миклошича1 6, то мы найдем много таких общих слов; часть из них восходит к общеславянскому корню, в то время как другие могут быть отнесены к потомству древнецерковнославянско-го или более позднего старочешского языка. Таковы ранние кальки с греческого (например, древ не церковно славянское пророкь и его отражения во всех южно-, западно- и восточнославянских языках) и несколько более поздние кальки с западных образцов (старочешск, pfedmot "предмет', ргі-vo 'право' воспроизведены практически всеми литературными язьїками). То, что говорилось здесь об этой сдвоенной лексической иррадиации, может быть распространено, mutatis mutandis, и на диффузию литературных форм.
