Интуиция совести - Ухтомский А.А.
ISBN 5-88986-13-5
Скачать (прямая ссылка):
Простите. Всего хорошего.
27 января 1939.
Дорогая Варвара Александровна, сижу на берегу Москвы-реки и пишу Вам после долгого, долгого перерыва. Когда придется увидеться и поговорить, для Вас станет понятно, отчего я молчал и почему лучше было молчать. Жаль очень, что на этот раз, когда мне приходится пробыть здесь несколько дней, все-таки не удалось увидеться. Ho это, очевидно, так надо, ибо причина, задержавшая Вас в Калуге, совершенно исключительная. Как неожиданно ушла Клашина сестра! И как неожиданно стали уходить люди! Недавно один мой старый сослуживец, профессор Константин Михайлович Дерюгин 124 скончался, присев
186
j
HS бульваре у Чистых прудов на скамеечку. Было это вечером, он торопился после московских хлопот домой. По-видимому, второпях он немного задохся и присел отдохнуть. Нашли его часа через два, уже остывшим. Дело было поздно вечером, и прохожим было долго невдомек присмотреться, что это тут так неподвижно сидит человек! А это был очень полезный работник, многолетний исследователь фауны Баренцева моря, потом Ледовитого океана, наконец Охотского и Японского моря. Только что решено было выбрать его в Академию наук в действительные члены. А он и не дождался. Что касается меня, живу я пока по-прежнему, т. е. меня окружают пока те же люди, те же комнаты, те же книги. Ho события идут по-другому, и нелегко. Очень часто есть, о чем поговорить хочется, Ho ведь даже и при свидании очень редко удается сказать действительно то, что надо. Вы это хорошо знаете. Так что и здесь, может быть, к лучшему, что следуем Благому молчанию. Очень был рад повидать Ваших сестер в их тихом уголке, памятном гто многим годам, которые успели в нем протечь для всех нас. Сегодня надеюсь еще раз побывать у них и повидать всех. Вот только Вам не придется оставить вахту около больных стариков. Дорогой старушке Марье Андреевне 125 мой поклон до земли. Пусть не грустит сверх меры. Ее отцы, и деды, и брат служат ей напоминанием о том, что не имеем зде пребывающего града, но грядущего взыскуем. Значит, и живем здесь, как на станции, пока не позовут ехать далее. Закут мой Вам всем шлет привет и поклоны. Он Вас всех любит и вспоминает, желает крепости, и сил, и разумения, н рассуждения, и радости о том Главном, ради которого живем и в котором все живы, хотя бы и уходили в свое время отсюда. Буду надеяться, что еще придется побывать Вам в закуте, хоть до лета об этом думать не приходится, конечно. Если все будет по-хорошему, летом буду ждать Вас на старых местах... А сейчас сижу я у Крымского брода, на том самом месте, где когда-то казаки Трубецкого вплавь перебрались из Замоскворечья на поддержку нижегородского ополчения, дравшегося с поляками за Чертольские ворота. Это был Решающий бой, после которого поляки уже не могли более поддерживать кремлевские польские отряды, осажденные ополчением. По-видимому, здесь же перехаживали с той стороны в прежние годы татары при Своих набегах на Москву. Теперь тут цепной мост, по
187
которому с шумом проносятся трамваи и автобусы по направлению к Калужским воротам. Ho вот и еще другое воспоминание: когда-то Василий Шуйский выходил Калужскими воротами со стрелецкими полками против тушинцев и с успехом гнал их до Данилова и далее. И третье воспоминание, которое возобновляется передо мною почти всякий раз, как приходится идти Калужским шоссе мимо Нескучного: Наполеоновская армия осенью 1812 года, сто двадцать шесть лет тому назад, выходила здесь из Москвы на Старую Калужскую дорогу, направляясь к Малоярославцу; Наполеон приказал готовить первый ночлег в Нескучном, предполагая отсюда наблюдать взрыв и разрушение Кремля, порученные арьергарду Мортье. Однако почему-то его уговорили остаться еще на один ночлег в Кремлевском дворце, день был пропущен, и, как кажется, это спасло Кремль от общего разрушения, так как из-за дождя и ненастья на следующий день можно было осуществить лишь отдельные взрывы. В Нескучном теперь отделаны залы и салоны на тот лад, как было при Екатерине. Жаль только, что прекрасный парк так сильно поредел и постепенно заселяется постройками! Ну вот, немножко из тех воспоминаний, которые толпятся на душе при виде московских памятей... Надежда Ивановна стала старенькой, старенькой и слабенькой. Походка стала какая-то новая, очень медленная и солидная, как будто с некоторой претензией на торжественность; из другой комнаты слышно только: «ши-ир ши-ир, ши-ир ши-ир,,.». Настроение у нее, можно сказать, торжественное. Нет-нет да и скажет хорошие, умные мысли. Готовится к концу пути своего. А в общем настроение у нее довольно светлое. Особенно меня радует, что у нее явилось то, что можно назвать «рассуждением» в том, действительно дорогом смысле, как о нем говорили отцы. У нас с некоторого времени под рассуждением имеют в виду или «резонерство» несносных интеллигентов, или французское «козери» |2в. Это ведь неимоверно далеко и даже противоположно тому «дару рассуждения», который открывается труженику на конце пути после того, как поочистился внутренний человек и прибрался в своей горнице... Прочел письмо, написанное к Вам креолкой. Вот бедный, изломанный человек, которому будет все труднее и пустыннее среди множества людей, по мере того как будут уходить годы и силы! Тут, конечно, лучUie пройти своей дорогой и оказывать помощь только так,
