Русский язык - Виноградов В.В.
ISBN 5-200-03017-Х
Скачать (прямая ссылка):
Но причастие отрезано от имени прилагательного и отнесено к особым «смешанным частям речи», наряду с деепричастием и инфинитивом. Объединяет их обладание как бы «полусинтаксическими» глагольными категориями вида и залога1, а также однородность форм словосочетаний (152—1543, 1 18—1205). Впрочем, Пешковский представляет иерархию этих категорий и связь их с четырьмя основными частями речи в ещё более искусственно-синтаксической плоскости. «Оказывается (в русском языке) внутри категорий существительного более узкая категория глагольного существительного, внутри категории прилагательного — категория глагольного прилагательного, внутри категории наречия — категория глагольного наречия. А внутри двух последних категорий выделяются ещё более узкие категории причастия и деепричастия. Все эти категории мы и называем смешанными частями речи» (1193, 945). Правда, затем обнаруживается, что категории причастия, деепричастия и инфинитива следует всячески ограждать от сближения с другими глагольными именами существительными, прилагательными и наречиями. «Можно бы назвать эту группу» «глагольным словом», но есть опасность, что в неё прокрадутся тогда и такие «глагольные» слова, как облезлый, чёткий, спешный, спешка, писание, битва и т.д.» (1543, 1205). Так подчёркивается разрыв словообразовательных и синтаксических категорий. Поэтому-то инфинитив и деепричастие (вопреки всем предшествующим высказываниям Пешковского) теперь характеризуются не как особые морфологические словообразовательные классы слов («без синтаксических форм»), а как категории по преимуществу синтаксические. В инфинитиве, который выдаётся за «целиком синтаксичную» категорию, словообразовательная сторона значения, по мнению Пешковского, «проблематична» (35 , ЗО5). В деепричастии же выдвигаются, как структурные признаки особой смешанной части речи, своеобразные значения синтаксической категории времени и «пограничные» с синтаксическими категориями залоговые оттенки.
Итак, Пешковский противопоставляет фортунатовскому понятию «грамматического класса слов» понятие грамматического класса форм, названного им «формальной категорией». Внутри такой категории формы слова тесно сплетаются с формами словосочетаний, восполняют и обусловливают друг друга, но под «диктатурой», так сказать, синтаксических форм. Количество синтаксических категорий расширяется: фортунатовская серия «форм словоизменения» пополняется потебнианской категорией «краткости прилагательных», синтаксическими категориями рода глаголов, времени причастий и деепричастий, «синтаксичными» категориями инфинитива и наречия. К этим чисто синтаксическим категориям прилегают «пограничные»
' Пешковский относит вид и залог к числу категорий, которые «стоят прямо на границе между синтаксическими и несинтаксическими» (З53, 30s).
690
категории других частей речи: имени существительного, прилагательного и глагола, категории залога, вида, категории степеней сравнения (33—З53, 29—ЗО5). Все эти «формальные категории слов» изучаются не во взаимодействии с лексическими и семантическими категориями слов, а в отвлечении от них. Правда, Пешковский нередко указывает на «словарные условия» функционирования формы (513, 435), на «вещественные значения слов» (80, 83—84, 88—893= 64, 67, 71 и др.). Он даже выдвигает не лишённый остроумия тезис о формах соотношения вещественного и грамматического значения в слове: вещественное и грамматическое значения являются «как бы силами, приложенными к одной и той же точке (к слову), но действующими то в одном направлении, то во взаимно пересекающихся направлениях, то, наконец, в прямо противоположных направлениях» (883,71 ) .Однако взаимодейст -вие и взаимоотношение грамматических и лексических форм в структуре слова или в структуре целых семантических категорий слов Пешковского не интересует. Например, остаётся неясным, является ли инфинитив формой того же слова, к которому относятся формы настоящего и прошедшего времени, сослагательного и повелительного наклонений, или надо признать инфинитив самостоятельной «лексемой». Сопоставление инфинитива с именительным падежом существительного как будто говорит о том, что инфинитив понимается как одна из основных форм каждого глагола (1513, 1185). Однако указание на «какую-то связь этой формы с глагольными существительными» (там же) заставляет думать об инфинитиве и глаголе как разных словах.
Синтаксический «формализм» помешал Пешковскому достигнуть синтетического охвата явлений языка. На всём творчестве Пешковского лежит неизгладимая печать фортунатовской концепции. Фортунатовская система, даже в то время, когда Пешковский субъективно переживал свою свободу от её формалистических стеснений и выступал врагом «морфологизма», продолжала тяготеть над его лингвистической мыслью. Отсюда — эклектизм синтаксической системы Пешковского, пытавшейся сочетать идеи Фортунатова и Дельбрюка с отголосками потебнианства, взгляды Соссюра, французских «социологов» и бодуэновской школы с концепциями Шахматова. Достигнуть синтеза многообразных лингвистических влияний Пешковскому не удалось.
