Русский язык - Виноградов В.В.
ISBN 5-200-03017-Х
Скачать (прямая ссылка):
Рядом с сознанием нецелесообразности механического разрыва форм словоизменения и форм словообразования в угоду абстрактному принципу искусственного единства классификационной схемы, в Пешковском крепло убеждение в приоритете форм словосочетания над формами отдельного слова.
Растущее во славу синтаксиса пренебрежение к чисто морфологическим особенностям разных классов слов побуждает Пешковского в категорию «вводных слов» отнести такие разряды «слов и сочетаний, стоящих вне предложения»: 1) собственно вводные слова, 2) звательную форму существительного и 3) междометия4.
Эта двойственность лингвистических точек зрения, эта непоследовательность классификации, блуждающей на распутье между морфологическими абстракциями фортунатовской системы и потебнианскими функционально-синтаксическими характеристиками, медленно, но упорно преодолевается Пешковским под тройным и разносторонним влиянием: 1) Ф. де Соссюра и западноевропейских ответвлений его школы, 2) синтаксической системы акад. Шахматова и вызванного ею в Пешковском обострения идей Потебни и 3) статьи проф. JI. В. Щербы о частях речи.
' «Наш язык», ч. 1, Книга для учителя, изд. 3-е, М., 1924, стр. 53—54. Ср. в «Русском синтаксисе», изд. 2-е, рассуждение о «грамматичности» местоименных корней (стр. 404—406). Конечно, тут играли роль и традиционные, утверждённые Боппом представления об исторической судьбе местоимений в связи с вопросом о происхождении форм.
2 «Наш язык», ч. 1, Книга для учителя, изд. 3-е, стр. 24. Ср. также на стр. 38—39 рассуждение
о неразрывной связанности форм словоизменения и форм словообразования.
> «Наш язык», ч. 2, стр. 278. Ср. «Русский синтаксис», изд. 2-е, стр. 202—205. Любопытно, что самое понятие неграмматический Пешковский склонен определять так: «выраженный одними формами сочетаний» (а не «формами отдельных слов») (там же, стр. 491).
4 «Наш язык», ч. 2, Книга для учителя, изд. 2-е, стр. 288 —289,ср. «Русский синтаксис», изд. 2-е, гл. XXXIV.
684
Естественно, что сочетание таких разнородных влияний не могло привести Пешковского к целостной концепции и в последние годы его научного творчества. От Женевской школы Пешковский воспринимает понимание языка как живой системы сложных и конструктивно пересекающихся отношений, в которой все речевые единства и элементы находятся в структурной спаянности и сочленённости. На этом фоне меняется само понимание формы слова. Правда, проблема грамматического слова в его отношении к лексеме (т. е. к «лексическому слову») остаётся вне поля зрения Пешковского. Но структурная связь морфологических и синтаксических форм слова раскрывается Пешковским во всём её многообразии. Ведь де Соссюр восставал против традиционного рассечения грамматики на морфологию и синтаксис. «Отделяя морфологию от синтаксиса, ссылаются на то, что объектом этого последнего являются присущие языковым единицам функции, тогда как морфология рассматривает только их форму...» Но ведь «формы и функции образуют целое, и затруднительно, чтобы не сказать невозможно, их разъединить. С лингвистической точки зрения у морфологии нет своего реального и самостоятельного объекта изучения; она не может составить отличной от синтаксиса дисциплины»1.
И Пешковский в конце своей научной деятельности стал убеждённым сторонником той мысли, что «абсолютно несинтаксических категорий в языке не существует. Даже чисто словообразовательные категории, как уменьшительность и увеличитель-ность, собирательность и т. д., неразрывно связаны с синтаксисом, потому что связаны с частями речи (а мы уже знаем, что части речи — синтаксические понятия). Уменьшительность и увеличительность, например, свойственны в русском языке существительному и прилагательному, но не свойственны глаголу, а собирательность свойственна только существительному»2. Вместе с тем Пешковский здесь же развивает мысль о структурной сочленённости, спаянности разных категории в языке и, следовательно, о недопустимости искусственной вивисекции языковых фактов в угоду произвольным классификационным схемам. «Даже такие несинтаксические категории, как число и род существительных или залог и вид глагольных слов уже потому не могут быть отделены от чисто синтаксических категорий падежа существительных и времени глаголов, что связаны с ними единым звуковым показателем» (там же).
Опору для своей борьбы с классификационной точкой зрения эпигонов Фортунатова Пешковский нашёл в синтаксической системе А. А. Шахматова (ср. ссылку предисловия к третьему изданию «Синтаксиса» на статью С. И. Бернштейна «Основные вопросы синтаксиса в освещении А. А. Шахматова») и в грамматической концепции JI. В. Щербы. «Когда подходят к частям речи с классификационной точки зрения, — писал А. М. Пешковский , — естественно стараются (и должны стараться) разместить все слова языка по тем или иным установленным данной классификацией рубрикам. Это обычно плохо удаётся, и исследователям приходится либо насильно втискивать некоторые слова в не покрывающие их рубрики, либо придумывать новые, мелкие и не соотносительные с основными рубрики. Наш подход... совершенно иной. Мы не делим слова на разряды, а выделяем из языка группы слов и форм с одинаковым формальным значением. При таком методе нас не должно тревожить, если некоторые полные слова... не окажутся никакими частями речи... Все это будут невы кристаллизовавшиеся к данному моменту в отношении категорий частей речи слова языка, аморфные, так сказать, в этом отношении...» Таким образом, грамматический строй языка признаётся Пешковским, вслед за Потебней, де Соссюром и Бодуэном де Куртенэ, живой и
