Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
XIX в. Хотя изучение внутренней и. внешней политики Порты XVII—XVIII вв. только начинается, ясно, что интерес к инициаторам низам-и джедид обернулся почти полным забвением их предшественников. Между тем начинания османских султанов и государственных деятелей XVII в., попытки нововведений в «ляле деври» — «эпоху тюльпанов» (1718—1730) и во второй половине XVIII в. имели важное значение, поскольку не только определили основное направление последующих усилий Селима III и его единомышленников, но и позволили накопить определенный политический опыт по реализации проектов реформ.
Со времени султана Османа II и везирата Кёпрюлю главной задачей реформаторов оставалось возрождение былой военной мощи империи. Соответственно их основное внимание концентрировалось на преобразованиях в армии. Известны некоторые радикальные, но малореалистические замыслы о замене янычарского корпуса наборным войском из числа секбанов и са-рыджа, родившиеся в окружении Османа II, стоившие юному падишаху не только трона, но и жизни ;[70, с. 9, 80—81, 88—89]. Прочие же меры, предпринимавшиеся в XVII в., сводились к реорганизации уже существовавшей военной системы.
В следующем столетии главные усилия были направлены на усвоение опыта организации европейских войск. Изменилась и среда, выдвигавшая инициаторов преобразований. В XVII в. наибольшую активность проявляли выходцы из султанского окружения и военно-феодальной администрации. В XVIII в.
с проектами преобразований выступали главным образом представители складывавшейся столичной бюрократической элиты. Поэтому наряду с мероприятиями по поднятию боеспособности турецкой армии все больше внимания стало уделяться развитию дипломатических контактов с соседними странами, заимствованию достижений европейской науки и техники. Социальная база реформаторов XVIII в. оказалась еще более слабой и непрочной, чем у их предшественников.
Специфические черты военных и иных начинаний XVIII в. выявились уже в первой половине столетия, что заставляет с особым вниманием отнестись к попыткам преобразований. Говоря о них, историки, как правило, имеют в виду начинания периода «ляле деври», в котором турецкий ученый Беркес рассмотрел «силуэт Ренессанса», советский специалист по вопросам турецкой культуры Е. И. Маштакова видит истоки тенденций просветительства, а немецкий исследователь Гейнц — последнюю «вспышку» турецко-мусульманской культуры перед вторжением европейских идей и техники [281, с. 23; 772, с. 51; 346, с. 116]. Большинство авторов работ по истории Османской империи хронологически ограничивают этот период годами деятельности великого везира Дамада Ибрагим-паши Невшехирли, хотя некоторые ученые распространяют данное понятие на все правление султана Ахмеда III [184, с. 64—65].
Действительно, Ибрагим Невшехирли и некоторые другие близкие ему деятели Порты проявляли устойчивый интерес к военному опыту европейских держав, к их политической и культурной жизни. Именно в «эпоху тюльпанов», как уже упоминалось, была открыта первая турецкая типография; появились различные проекты по созданию военных и учебных заведений, развитию в империи ремесла, мануфактур и наук; столичная знать принялась за строительство загородных дворцов (кёш-ков) на манер Версаля, Марли и Фонтенбло; стало модным выращивать тюльпаны, клубни которых специально привозились из Голландии [260; 257а; 460; 136; 229].
Подобные факты дают основание полагать, что при Ибрагим-паше часть османского общества начала осознавать военно-политическое и культурное отставание империи от стран Западной Европы. Ясно и то, что вряд ли можно определить хронологические рамки рассматриваемого явления датами правления султанов и великих везиров, ведь речь идет об идеях, получивших распространение по крайней мере в среде господствующего класса империи.
Концом «ляле деври» считается восстание в Стамбуле под руководством Патрона Халила, которое привело к свержению Ахмеда III, гибели великого везира и некоторых лиц из его окружения. Однако вопреки утверждениям некоторых турецких и западных авторов интерес османской верхушки к Европе не угас. Более того, попытки «европеизации» турецкого общества продолжались и при преемниках Ибрагима Невшехирли, при
чем в 30-е годы они осуществлялись более активно и успешно, чем в годы его везирата. Эти соображения позволяют определить время возникновения тенденции к заимствованию европейского опыта более широко — от Карловицких мирных договоров 1699 г., зафиксировавших начало отступления турок из Европы, до 1740 г., когда Порта предоставлением «вечных» капитуляций Франции, по сути дела, впервые признала могущество Европы.
Остановимся подробнее на некоторых нововведениях первой половины XVIII в. Слабость османской армии стала ясна руководителям Порты еще в годы войны с государствами «Священной лиги» (1684—1699). Поэтому после ее окончания султанское правительство неоднократно отказывалось от проектов военного реванша в Европе, предпочитая пользоваться плодами европейских конфликтов, нежели участвовать в них. Дм. Кантемир писал о внешней политике великого везира Чорлулу Али-паши: «Он стремился к завоеваниям, однако не хотел подставлять страну под угрозу потерять многое из-за надежд на завоевание малого. Это и сделало его таким противником войны; опыт последних войн убедил его в силе хорошо дисциплинированных христианских войск и в слабости огромных мусульманских армий» [92, с. 455].
