День мира - Линдорф А.
Скачать (прямая ссылка):
— В прошлом году наша затея не удалась,— говорили дети.— Но уж этим летом мы непременно отправим маму за город. Правда, мама, вот увидишь! Ты только представь себе: целый день на свежем воздухе, целый воскресный день!
— Да, да,— соглашалась мать.— Да, да, конечно.
— А мы в этот день сами займемся обедом и вообще хозяйством,— вступал в беседу отец. Всякий раз он твердо обещал отпустить мать, а детн с готовностью поддакивали ему.
— Мы уж позаботимся обо всем! — заверяли старшие дочери.
Так прошла зима.
Младшие дети ходили в школу, а после занятий играли в сквере. Старшие вступили в спортивное общество, и шумная волна спортивных состязаний, случалось, выносила их из города на лоно природы. Бывало это и зимой н летом. Подчас сама школа устраивала загородные прогулки. Детей просто-напросто избаловали этими вылазками,
Возвращаясь с прогулок, онн иногда рассказывали кое-что о лесах и лугах. Но чаще всего — о самих себе, о своих проделках на лоне природы, всколыхнувших безмятежный покой полей.
— Да, да,— вздыхала мать.— Конечно, за городом хорошо во всякое время. Кажется, я еще помню деревню, да некогда предаваться воспоминаниям. Скоро я, наверно, совсем позабуду, как выглядят леса и луга.
— Вспомнишь,— говорили дети,— поедешь в деревню н вспомнишь. Ты проведешь за городом целый день. Непременно!
Они пристально глядели на мать. Отчего с лица ее не сходит усталость? Почему ие видно благодарности? Странно, обижались дети. Нет, в самом деле, это ни на что не похоже!
Рассердившись, онн уже подумывали, не взять ли назад обещание. Но вскоре им становилось как-то неловко, и в феврале снова раздавалось:
— Представляешь, мама, целое воскресенье!
— Да, да,— отзывалась она. Но теперь в ее голосе и в самом деле слышались нотки раздражения.
— Что ж, если так, не будем докучать ей,— еще пуще обижались дети. Но в апреле они опять наперебой твердили матери про роскошный отдых, ожидающий ее.
Так прошло пять лет. Обещания завяли на корню. Да и самая затея как-то потускнела в глазах семьи. Кто знает,
369
сбудется ли оиа вообще, думали дети. Когда бы ии заговаривали о поездке, мать недоверчиво поджимала губы. Неужто ей невдомек, что ей желают добра? Видно, и впрямь невдомек. Ну что ж, ей же самой хуже.
На восьмой год погожим августовским утром мать украдкой выскользнула из дома. Когда проснулись дети, она была уже далеко.
— Мать сбежала от нас,— сказали они.— Сама устроила себе выходной.
До самого обеда дети обсуждали случившееся. Какое неслыханное бесстыдство! Подумать только...
Мать сидела на лугу у ручья, который с тихим самодовольным журчанием, словно тюхваляясь чем-то, стекал в зеленую ложбину. Все плыло и качалось перед глазами женщины. Она сознавала лишь, что сидит, свесив ноги в прохладную воду ручья. Но где же цветы, деревья, поля? Мать ничего не видела.
Теперь бы впору побегать по траве,, но ноги сильно распухли и мучительно ныли. Где, где природа? Глаза все так же застилала городская пыль.
Видно, нужно какое-то время, чтобы научиться воспринимать новое. А матери все казалось, что она еще в городе. Она встала и пошла вдоль ручья. Добравшись до середины рощи, в которой скрылся ручей, она опустилась на первый попавшийся камень, чтобы отдохнуть, и долго не трогалась с места. Сняв туфли, она поставила их в траву, и теперь в них кишели муравьи. На деревьях щебетали птицы. Над головой матери высоким зеленым сводом раскинулась листва. Но ничто не радовало женщину. Природа пугала ее, навевая опустошающий душу страх. Мать оглядывала дерево за деревом, куст за кустом, примечала каждую пичужку, ненароком выпорхнувшую из зелени. Но, оглядываясь вокруг, она ничем по-настоящему не любовалась, подавленная сознанием, что она видит все это одна, а значит, вся здешняя красота пропадает впустую.
Мать еще долго сидела на камне, но по-прежнему ее не покидало чувство, что она здесь лишняя. Расстегнув блузку, она обнажила левую грудь и, бережно поддерживая ладонью, принялась разглядывать ее. Грудь была большая, мягкая, покрытая тонкими голубыми прожилками вен. И в то же время белая, как снег. Не удивительно: сколько лет тело матери томилось в тисках одежды, долга и приличий! Мать уставилась на грудь, не в силах отвести от нее глаз. Неожиданно ей открылась нелепость ее поступка, и, пораженная этим открытием, она вновь надолго застыла в оцепенении, все так же сжимая рукою грудь.
Но вот пришло время подумать о возвращении домой. Впрочем, она весь день только об этом и думала. Собираясь утром в путь, мать не сбросила с себя привычных оков, не оставила их на полу в дымной кухие. Она даже не попыталась сорвать с шеи хомут, который покорно носила уже много лет. Уйдя из дому, она прихватила с собой тяжкое бремя жестоких будней с их извечным мучительным круговоротом.
Мать вытряхнула из туфель муравьев. Пора возвращаться домой!
Прежде всего надо было обуться. Но с первой же попытки мать поняла, что это невозможно. Ноги так сильно отекли, что никак не влезали в туфли. Всякое живое существо состоит всего-навсего из мяса и костей, и мать не могла избавиться от бопи в распухших ногах. Ей никак не удавалось превратить свое тело в нечто утонченно-бесппотное и воодушевляюще невесомое. К тому же она знала, как зорко следят друг за другом женщины, строго требуя соблюдения установленных правил. Шагать босиком к дачному поез-
