Внутри мыслящих миров - Лотман Ю.М.
ISBN 5-7859-0006-8
Скачать (прямая ссылка):
Не менее заметно стремление избежать привычной сюжетности исторического повествования. Фактически именно с этим связано стремление к «истории большой
83 См. в рассказе Л. Толстого «Из записок князя Д. Нехлюдова. Люцерн»: «Седьмого июля 1857 года в Люцерне перед отелем Швейцергофом, в котором останавливаются самые богатые люди, странствующий нищий певец в продолжении получаса пел песни и играл на гитаре. Около ста человек слушало его. Певец три раза просил всех дать ему что-нибудь. Ни один человек не дал ему ничего, и многие смеялись над ним». И далее: «Вот событие, которое историки нашего времени должны записать огненными неизгладимыми буквами. Это событие значительнее, серьезнее и имеет глубочайший смысл, чем факты, записываемые в газетах и историях <...> Это факт не для истории деяний людских, но для истории прогресса и цивилизации <...> Да разве вся жизнь людей происходит в сфере закона? Только одна тысячная доля ее подлежит закону, остальная часть происходит вне его, в сфере нравов и воззрения общества» (Толстой 1978—1985, III: 27—28). Под этими словами подписался бы любой сторонник «новой истории».
* История человека без человека (с франц.).
312
Память культуры. История и семиотика
длительности» или, как смелее скажет Фернан Бродель, «l'histoire presqu' immobile»* или еще решительнее: «l'histoire immobile»**. Правда, такая крайность не нашла поддержки. Однако стремление сблизить историю с антропологией, сосредоточить внимание на наиболее медленно протекающих процессах явно обнаруживает желание избежать опасности повествовательной истории. В конечном счете история уподобляется некоему геологическому процессу, действующему на людей, но не с помощью людей.
Направление «истории большой длительности» (или «долгого дыхания», как его также называют) внесло в историческую науку свежий воздух и обогатило ее рядом исследований, ставших уже классическими.
И все же не все принципы этой школы можно принять без возражений. История не есть только сознательный процесс, но она и не только бессознательный процесс. Она есть взаимное напряжение того и другого. His-toire de la longue duree развивалась под знаком широкого научного синтеза. На это демонстративно указывали и название журнала «Revue de Synthese historique», и заглавие опубликованной еще в 1921 г. Работы А. Берра «L'Histoire traditionnelle et Ia Synthese historique». Это же подчеркивал и Марк Блок84. Однако бросается в глаза, что синтез, совершавшийся, в основном, на базе экономики и социологии, совсем обошел лингвистику, хотя именно в ней в это время совершались наиболее революционные преобразования. Со своей стороны, когда после исторических KOH-
* Почти недвижимая история (с франц.).
** Недвижимая история (Э. Леруа Ладюри — с франц.).
84 В этом смысле показательны названия изданий, под ,сенью которых происходило формирование «новой истории»: «Annales d'histoire economique et sociale», ставшие с 1946 г. «Annales. Economies Societes. Civilisations*, «Revue de synthase historique». «Nous avons reconnue, dans une societe, quoi qu'elle soit, tout se lie et se commande mutuellement: la structure politique et socials, l'economie, les croyances, les manifestations les plus elementaires comme les plus subtiles de mentalite» (Marc Bloch).
(Мы признали, что в обществе, каким бы оно ни было, все связано и все зависит друг от друга: политическая и социальная структура, экономика, вера и как самые элементарные, так и самые тонкие проявления ментальности (с франц.).
Исторические закономерности и структура текста 313
тактов Р. О. Якобсона с Клодом Леви-Строссом в трудах последнего антропология и этнология оперлись на лингвистику, что стало одним из значительнейших событий науки кончающегося столетия, французская историческая школа этого почти «не заметила». Одновременно французский структурализм развивался под знаком синхронного анализа и не вторгался на «чужую» территорию историков.
Между тем, параллель с историей языка представляется здесь вполне уместной. История языка, по крайней мере языков письменных культур, развивается в напряжении двух полюсов: живой устной речи и письменной книжной традиции. Исследователь истории русского языка проф. Б. А. Успенский пишет:
Литературный язык тяготеет к стабильности, живая речь — к изменению.
Отсюда возникает непременная дистанция между литературным языком и живой речью, образующая как бы постоянное напряжение между этими полюсами, нечто вроде силового поля. Степень разрыва между литературным языком и живой речью определяется при этом типом литературного языка <...> Можно сказать, что различие в характере эволюции системы <т. е. живого языка. — Ю. Л.> и нормы <т. е. книжного языка. — Ю. Л.> сводится к разнице между дискретным и непрерывным развитием <...>.
Далее Б. А. Успенский поясняет, что:
В отличие от эволюции системы эволюция нормы — в том числе и книжной нормы, т. е. нормы литературного языка, — имеет не непрерывный, а дискретный (ступенчатый) характер.
И далее:
Итак, если история языка может пониматься как объективный процесс, принципиально не зависящий от отношения к языку говорящих, то развитие литературного языка находится в непосредственной зависимости от меняющейся установки носителя языка (Успенский 1987, 9).
