Язык и философия культуры - Гумбольдт В.
Скачать (прямая ссылка):
Законодатель должен всегда иметь в виду два момента: 1) чистую теорию, разработанную вплоть до мельчайших подробностей; 2) конкретную действительность, которую ему надлежит преобразовать. Он должен охватывать умственным взором не только теорию — во всех ее частях, самым полным образом и наиболее точно,— но и необходимые последствия каждого отдельного основоположения во всем их объеме, в их многообразном переплетении,
137
а в том случае, если они не могут быть реализованы одновременно,— в их взаимной зависимости друг от друга. Ему следует также, что уже гораздо труднее, отчетливо представлять себе истинное положение вещей, быть осведомленным обо всех узах, которые государство налагает на граждан и которые они, вопреки принципам чистой теории, сами наложили на себя под защитой государства, а также обо всех последствиях этого. Затем он должен сопоставить обе картины. Считать, что момент для внедрения какого-либо теоретического принципа в действительность наступил, можно было бы в том случае, если бы оказалось, что посредством привнесения этого принципа в действительность он остается без изменения и приводит именно к тем последствиям, которые предполагались первой картиной, или, если бы это не оправдалось полностью, все-таки можно было бы предвидеть, что этот недостаток будет устранен тогда, когда действительность еще более приблизится к теории. Эта конечная цель — полное сближение обеих картин — должна постоянно стоять перед умственным взором законодателя.
Подобное образное представление может показаться странным, более того, можно даже утверждать, что эти картины невозможно сохранить неизменными, а тем более сопоставить друг с другом. Все эти возражения вполне обоснованны, но они во многом теряют свою силу, если подумать о том, что теория всегда требует свободы, а действительности, в той мере, в какой она от теории отклоняется, всегда присуще принуждение; причина, вследствие которой свободу не предпочитают принуждению, заключается только в невозможности этого, невозможности, которая по самой своей природе должна объясняться только следующими обстоятельствами: или тем, что сами люди либо их положение еще не подготовлены к свободе, и поэтому свобода может уничтожить те достигнутые результаты, без которых немыслима не только сама свобода, но и вообще какое бы то ни было существование (к этому могут привести обе упомянутые причины), или тем, что она — следствие только первой причины — не приводит к тем благотворным результатам, которые обычно ей сопутствуют. Судить о том и другом можно, однако, лишь в случае, если представить себе нынешнее и предшествующее состояние во всем их объеме и тщательно сравнить их характер и те последствия, к которым они могут привести. Трудность эта уменьшится, если принять во внимание, что государство в состоянии приступить к преобразованиям лишь тогда, когда оно обнаружит у граждан признаки готовности к этому; так, оно может освободить от оков не раньше, чем граждане почувствуют тяжесть их бремени, и вообще государство таким образом остается только зрителем, и если ему представляется случай упразднить какое-либо ограничение свободы, то оно должно лишь определить, возможно ли это, и руководствоваться только необходимостью такого акта. Вряд ли надо указывать на то, что речь здесь идет только о таких случаях, когда преобразования являются для государства не только физически, но и морально возможными, когда, следовательно, они не противоре-
138
чат принципам права. При этом, однако, не следует забывать, что единственной основой для всякого положительного права является естественное и общее право и что поэтому исходить надо всегда из него; что — приводя правовое положение, из которого вытекают все остальные,— никто никогда не может каким-либо образом получить право пользоваться силами или имуществом другого человека, не имея на то его согласия или против его воли.
На основании этой предпосылки я решаюсь установить следующее основоположение.
Определяя границы своей деятельности, государство должно стремиться приблизить действительное положение вещей к правильной и подлинной теории в той мере, в какой это допустимо и возможно и этому не препятствуют серьезные основания, связанные с непреложной необходимостью. Возможность эта зависит от того, достаточно ли люди восприимчивы к свободе, которую постоянно проповедует теория, может ли свобода привести к тем благотворным последствиям, которые ей всегда сопутствуют, если ей не ставятся преграды; противодействующая же свободе необходимость исходит из того, чтобы внезапно дарованная свобода не уничтожила, не разрушила то, без чего невозможно не только какое бы то ни было дальнейшее продвижение, но подвергается опасности и само существование вообще. То и другое должно всегда обсуждаться на основании тщательно проведенного сравнения настоящего и предполагаемого в будущем положения вещей и последствий того и другого.
Это основоположение всецело вытекает из применения установленного выше общего принципа проведения всяких реформ (см. с. 136) к данному случаю. Ибо как там, где отсутствует достаточная восприимчивость к свободе, так и там, где она неизбежно затрагивает упомянутые выше результаты, принципы чистой теории, привнесенные в действительность, не в состоянии создать результаты, которые могли бы возникнуть вне действия посторонних факторов. Для дальнейшей разработки установленного принципа я больше ничего не добавлю. Я мог бы, конечно, дать классификацию возможных состояний действительности и продемонстрировать таким образом применение этого положения. Однако тем самым я вступил бы в противоречие со своими собственными принципами. Ведь я утверждал, что каждое подобное применение требует обозрения целого и всех его частей в самой полной связи, а построить такое целое с помощью одних гипотез невозможно.
