Русский язык - Виноградов В.В.
ISBN 5-200-03017-Х
Скачать (прямая ссылка):
Штейнталь очень тонко и глубоко намечает приёмы и принципы лингвистического исследования этого «мусора» в отличие от целого «строения или здания» (речи, предложения). Ощущение слова, как «искусственного препарата», в отличие от предложения, как законченного единства, было неотделимо от лингвистического проекта Штейнталя. Каждый кусок словесного материала, по Штейнталю, имеет на себе следы разносторонней спайки, связи с другими, и один и тот же способ связи обнаруживается на нескольких камнях и балках (ведь в общем строении камень касается других камней всеми своими сторонами). Так отделяется материал от «спаек», от методов соединения. Следовательно, к языковому мусору относятся материал и спайки, по которым и определяется структурная роль слов в составе целого. Отсюда — взаимодействие грамматики и лексикологии. И та и другая имеют дело, в сущности, с одним и тем же предметом исследования, но трактуют его неодинаково. Лексиколог разбирает самый материал, хотя не обходится без того, чтобы на каждом камне (т. е. слове, идиоме, фразе) не отмечать форму спайки, не изучать его возможных связей, а грамматист исходит в своём исследовании от наблюдений над методами спаивания, однако не может при этом не указывать и на самый материал5.
ку мышления. Ср. у Гумбольдта, О различии организмов человеческого языка (русский перевод, СПБ, 1859): «Постоянное и однообразное в этой деятельности духа, претворяющей органический звук в выражение мысли, быв понято в полной совокупности и представлено систематически, составит то, что мы называем формою языка» (41 —42).
1 W i I h. v. Humboldt, Ueber die Kawisprache auf der Insel Jawa, Berlin, 1836, Bd. I, 266.
2 T а м ж e, т. I, стр. 267. Ср. т;акже каталог определений предложения у разных грамматиков в книге J. Ries «Was ist ein Satz», Prag, 1931, 208—224.
‘Max Muller, Vorlesungen uber die Wissenschaft der Sprache, fur das deutsche Publicum bearbeitet, Leipzig, 1866, I, 331.
4 H. Steinthal, Grammatik, Logik und Psychologie, ihre Prinzipien und ihre Verhaltnis zu einander, Berlin, 1885, 347.
'Там же, 349.
Такое понимание взаимодействия грамматики и лексикологии предопределило концепцию грамматической формы и в системе Потебни. Понятие «внутренней формы», центральное в учениях Гумбольдта и Штейнталя, было перенесено Потебней на почву грамматики1, и в этом аспекте грамматическая форма у него сливается с понятием категории «грамматического мышления»2.
Вместе с тем для Штейнталя точно так же, как и для Гумбольдта, не существовало слов с различными значениями, так как всякое употребление слова было связано с отдельным представлением, с новым контекстом3. Потебня эту мысль выразил так: «Слово в речи каждый раз соответствует одному акту мысли, а не нескольким т. е. каждый раз, как произносится или понимается, имеет неболее одного значения» .
Учение Потебни о грамматических формах и категориях языка тесно связано с его общей концепцией языка, речи и слова. Язык — это поток непрерывного словесного творчества, вмещённый в определённый коллективный (национальный, социально-групповой) контекст. «Общее между говорящим и слушающим условлено их принадлежностью к одному и тому-же народу»5. Примечание разъясняет эту формулу: «Слово народ употреблено здесь для краткости. Круг единства понимания известного слова может быть гораздо теснее отвлечённого понятия «такой-то (русский и пр.) народ». В рамках этого коллективного русла, которое, однако, у Потебни чаще всего сливается с понятием нации, язык представляет непрестанно меняющееся, подвижное, но сохраняющее цельность структурное единство форм выражения и мышления. «В каждый момент речи наша самодеятельность направляется всею массою прежде созданного языка, при чём, конечно, существует разница в степени влияния одних явлений на другие» (36). «Речь... существует лишь как часть большего целого, именно языка. Для понимания речи нужно присутствие в душе многочисленных отношений данных в этой речи явлении к другим, которые в самый момент речи остаются, как говорят, «за порогом сознания», неосвещаясь полным его светом» (34—35). В языке, как одной из структурных форм творчества культуры, всё взаимно связано и взаимно обусловлено. Вместе с тем в языке всё оформлено. «Язык есть... форма мысли, но такая, которая ни в чём, кроме языка, невстречается» (63). «Содержание языка состоит лишь из символов внеязычного значения и по отношению к последнему есть форма» (65). «Формальность... свойственна всем языкам, всё равно, имеют ли они грамматические формы или нет» (8). Контекст языкового целого служит смысловым фоном для осуществления речи.
«Речь — в определении Потебни — синоним принятого теперь термина «в ы-сказывани е». Речь — это основная форма употребления языка, это — целостная, живая, конкретная форма творческой реализации языка, который в ней и для неё преобразуется, проходя через бесконечные стадии становления. Будучи структурной «частью большего целого, именно языка», речь в то же время индивидуальна. «В действительности... есть только речь. Значение слова возможно только в речи.
