Красный мираж. Палачи великой России - Мирек А.М.
ISBN 5-7542-0133-8
Скачать (прямая ссылка):
Мейерхольд настолько увлекся искусством, которому посвятил всю свою жизнь, что стал переносить свой опыт, методику, образ видения спектакля и на классические пьесы - «Лес» Островского, «Ревизор» Гоголя, «Горе уму» (вместо «Горя от ума») Грибоедова. Ставил он и оперные спектакли («Пиковая дама», 1935, Ленинград).
На спектаклях «Лес» и «Ревизор» я был дважды. В первый раз, хорошо зная эти пьесы, с трудом их узнавал. Может, легче было бы смотреть, если бы их не знал (Мейерхольд изменял текст, дописывал и убирал авторский). Конечно, постановки эти приводили в смятение академических театралов. Кто-то принимал их, кто-то критиковал. Но одно было бесспорным - их ставил человек незаурядного таланта, неуемной фантазии и энергии. Многие считали его гениальным и более других - знаменитый С.М.Эйзенштейн, его ученик, гордившийся этим.
Кругозор, эрудиция Мейерхольда были огромны. И чтобы дарование его получило еще большее развитие, решено было воздвигнуть на углу улицы Горького и Триумфальной площади театр Мейерхольда. Сохранились фотографии, как в начале 1937 года Мейерхольд, находясь на уже построенном цокольном, а точнее, первом этаже, обсуждал с инженером детали возводимого театра. На одной из фотографий они обсуждают, как будет опускаться и подниматься сцена, если занавеса не будет, зрители будут сидеть вокруг сцены, как в цирке. Эту идею он разрабатывал с К.С.Станиславским, с которым к этому времени у него сложились самые тесные творческие связи.
Но театра новой эпохи социалистической культуры не получилось. В пик развития таланта и творчества, признания и успеха Мейерхольда (1933-1935) в стране начали происходить очередные большие перемены. Распустили РАПП, заменили его союзами композиторов, писателей, художников. По всей стране стали укреплять колхозы творческих работников, строго контролируемые партийными организациями. Мейерхольд не заметил, что уже оказался в одном из московских «курятников», где на шесты старались быстро взлететь крепкие, молодые, закаленные в классовой борьбе петухи, не отягощенные широтой знаний и глубиной творческой мысли. Огляделся он уже на Лубянке. Арест последовал в июне 1939 года.
Беда не приходит одна. 7 августа 1938 года умер К.С.Станиславский. Мейерхольд тяжело пережил эту утрату и потерю такой сильной моральной и творческой поддержки. (Смерть Станиславского тоже чем-то напоминала о Горьком - странная возня врачей и определенных лиц.)
В 1937-1938 годах, в период ночных репрессий, опыт, умение, фантазия, страсть режиссера Мейерхольда, поиски новых идей и путей их совершенствования - все это стало никому не нужно. Установились новые ценности, новые принципы выживания в искусстве. Теперь ему припомнили все - и отца-предпринимателя, и воспитание, и талант, и успех... «Мы знаем, для чего Вы вступили в партию - хотели усыпить нашу бдительность?! Как видите - не получилось!» Вспомнили спектакль о революции и Троцком, оставившем глубокий рубец в сердце Сталина, - настало время убрать еще одного свидетеля тех событий.
Трагедия Мейерхольда состояла в том, что он не понимал, как нужно жить в новом обществе, в которое он верил, в котором просвещал и пропагандировал. Ему и в голову не
АльсЬоед Миоек. Красный мираж. Палачи великой России
пришло, что теперь главнее всего были доносы. Он не имел практики в этом жанре. Зато на него доносов было в избытке. Его объявили «врагом народа». И дальше - все, как обычно, как у всех, разделивших его судьбу: после ареста пошли допросы, при которых ни он сам, ни следователь не представляли, в чем суть обвинения.
В его личном деле сохранилось письмо к Молотову. Молотов его не читал, и это естественно, ведь он знал больше, чем там написано. Но значение этого письма бесценно, так как это один из редких случаев, когда можно точно узнать, из первых рук, - как из поэтов, писателей, актеров, режиссеров выбивали любые показания и признания.
«...Когда следователи в отношении меня пустили в ход физические методы (меня здесь били, больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам сверху, с большой силой. В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные, чувствительные места ног лили крутой кипяток, и я кричал и плакал от боли. Меня били по спине этой резиной, руками меня били по лицуразма-хами с высоты...) и к ним присоединили еще так называемую «психическую атаку», то и другое вызвало во мне такой чудовищный страх, что натура моя обнажилась до самых корней своих... Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться и корчиться, и визжать, как собака, которую плетью бьет ее хозяин...
Когда я лег на койку и заснул, с тем чтобы через час опять идти на допрос, который длился перед этим восемнадцать часов, разбуженный стоном и тем, что меня подбрасывало на койке так, как это бывает с больными, погибающими от горячки.
