Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Итак, на первом, подготовительном этапе своих связей с польским освободительным движением, охватывающем период до февраля 1844 г., Бакунину удалось завязать определенные отношения с поляками в прусской части разделенной Речи Посполитой. Никак не претендуя на «революционную на-
149
правленность», они сыграли весомую роль в дальнейших взаимоотношениях сторон в конце 1840-х годов. При этом связи его в среде польской эмиграции практически отсутствуют. Этот «недостаток» Бакунин стремится компенсировать как можно быстрее в условиях ориентации на практическое воплощение основных постулатов его теоретического радикализма.
2.2. В ожидании «польского бунта»: революционные симпатии Бакунина к польской демократической эмиграции
1844 г. сыграл ключевую роль в жизни Бакунина. Приговоренный правящим в России режимом к лишению всех прав состояния и заочной ссылке в Сибирь, «отставной прапорщик» предпринимает активные попытки к установлению прочных контактов с деятелями европейских общественных движений, отдавая явное предпочтение левизне и радикализму убеждений. Не принижая существенного значения его связей в среде немцев и французов, нельзя не учесть, что поворот к «практической революционности» был в определенной степени увязан с польским направлением — освободительное движение поляков, по твердому убеждению Бакунина, шло в авангарде борьбы против деспотических монархий, привлекая симпатии демократических кругов всей Европы.
Весной 1844 г. Бакунин оказывается в Брюсселе. Столица Бельгии находилась на пересечении путей, связывавших Париж с Германией и Англией. Именно в этом городе Бакунин приобретает первый опыт результативного поиска союза с ведущими лидерами Великой Эмиграции. Здесь он тесно общался с виднейшим польским историком, активным участником Ноябрьского восстания Лелевелем46. То обстоятельство, что Бакунин пошел на первый серьезный контакт именно с руководителем ОПЭ, организации, приверженцы которой за некоторую склонность к компромиссам были окрещены «сторонниками полумер», объясняется рядом причин.
Во-первых, Лелевель и представляемая им группировка были убежденными сторонниками идеи русско-польского революционного союза. В 1832 г. он при содействии А.Мицкевича
150
подготовил «Воззвание к русским», содержащее призыв закрепить декабристские традиции и объединиться в борьбе против царизма во имя торжества вольной славянской федерации, указывая на необходимость свержения «немецкой династии»47. В позднейших политических выступлениях Лелевеля эта мысль звучит так же четко и недвусмысленно48. Комплекс неприязни ко всему русскому, перенесение ответственности за деятельность царизма на народ были чужды Лелевелю и его последователям49.
Во-вторых, необходимо иметь в виду ту информацию, которую имел Бакунин о польской эмиграции и ее деятелях. Лелевель как историк и один из руководителей восстания 1830—1831 гг. был для Бакунина очень значительной фигурой в его представлениях о соотношении сил в эмиграции. Имя Лелевеля могло стать известным Бакунину едва ли не с ранних лет; публикация (по просьбе Ф.В.Булгарина) в журнале «Северный архив» лелевелевской критической рецензии на «Историю...» Н.М.Карамзина произвела сильное впечатление на русскую публику; оценка польским историком карамзинского труда по многим позициям сближалась с позициями декабристов50.* С «крамольными» сочинениями Лелевеля Бакунин мог столкнуться в период армейской службы; весьма вероятно и то, что лелевелевские труды захватил с собой в Тверскую губернию В.Будревич, приехавший туда в 1827 г., когда они вполне свободно распространялись в пределах Российской империи. Ориентация поляков, встреченных Бакуниным в Берлине, была вполне благоприятной для Лелевеля и его организации: на ОПЭ практически рассчитывали многие из познанских и краковских конспираторов. В их числе наряду с Дембовским и Каменьским были также и К.Либельт с Е.Морачевским. Ф.Попрецкий подчеркивал, что двое последних не видели особой разницы между ПДО и ОПЭ, настаивая на их объединении; Либельт получал из Брюсселя «пакеты писем и поручений», а после визита в Познань в январе 1845 г. секретаря ОПЭ В.Тышки Познан-ский комитет обещал содействие в издании на французском языке лелевелевских воззваний к русским и другим славянам51.
Не исключено, что на решение Бакунина приехать в Брюссель оказало какое-то влияние его общение с польской колонией в Швейцарии: там жил брат Лелевеля Ян, подпол-
151
ковник времен восстания 1830—1831 гг.; наиболее известные из цюрихских поляков М.Х.Накваский, В.Плятер, В.Юндзилл пользовались значительным доверием Лелевеля52. К тому же с перипетиями ожесточенных политических схваток среди эмигрантов Бакунин был знаком довольно приблизительно, не выходя за рамки поверхностного разделения эмиграции на аристократическую и демократическую партии.
В-третьих, Бакунин рассчитывал на существенное пополнение своих знаний об истории и современном положении земель, входивших до 1772 г. в состав Речи Посполитой; информация такого рода была крайне необходима для результативных контактов с польским движением. Бакунин не без оснований надеялся на авторитет и богатые связи Лелевеля, которые могли стать прочной опорой для успешного начала революционной карьеры русского эмигранта. Таким образом, именно Лелевель и ОПЭ стали объектами первого практического применения бакунинских взглядов на польский вопрос.
