История почвоведения (от времени его зарождения до наших дней) - Крупеников И.А.
Скачать (прямая ссылка):
Академик И. И. Лепехин (1740—1802 гг.) приводит много сведений о почвах и состоянии земледелия в разных частях страны. Ему принадлежит заслуга описания тундр русского Севера. О Прикаспийской низменности он говорил, что «самая большая отменность этой степи состоит в изобилии соли, которая... по всей степи рассеяна». В верховьях р. Сока он описал почвенный профиль: сверху залегал «чернозем, происшедший от согнития растущих трав», затем шла суглинистая порода, а на некоторой глубине «дошли до слоя желтоватого песку» (Лепехин, ч. 3, 1795, с. 199—200).
Наиболее правильно образование чернозема объяснил уроженец Риги академик И. А. Гюльденштедт (1745—1781 гг.) — президент ВЭО. Он ехал из Москвы на юг и наблюдал смену ландшафтов: «Вскоре за городом Зарайском (к югу), в местности, расположенной по истокам Дона, страна изменяется совершенно, появляется необозримая степь или равнина, покрытая слоем совершенно черной, жирной земли толщиною в 2—4 фута [60—120 см], и эта равнина простирается далеко за Воронеж. Вероятно, можно объяснить происхождение ее так, что в этих издавна слабоиаселенных местах растения, не поедаемые животными и беспрепятственно размножающиеся, могли ежегодно сгнивать и таким образом могли скопить значительное количество перегноя» (1791, с. 34). Здесь важна не только мысль о растительио-иаземном происхождении почвы, богатой перегноем (она высказывалась и до этого), а то, что речь идет о черноземе в современном смысле, распространенном в характерном для
него районе. Впервые сообщается о мощности чернозема в цифрах, близких к реальным.
Гюльдеиштедт рано умер, и его записки были изданы знаменитым географом и натуралистом, автором первой «Флоры России», академиком П. С. Палласом (1741- -1811 гг.). Последний не согласился с приведенным выше объяснением происхождения среднерусского чернозема и сделал такое примечание: «Судя по множеству следов, которые в некоторых местах степи заметны по скрытым (в земле) старым древесным пням и корчам., степи эти, по-видимому, в незапамятные времена были покрыты лесом. Нужно полагать, что эти леса истреблены пожарами во время войн или пастушескими народами и оставили после себя эту перегнойную почву» (1791, с. 34). Это мнение Паллас относил к черноземам области верховий Дона. Сам же он заинтересовался черноземом в Ставропольской степи и, сравнив ее с «голой» Прикаспийской степью, задался вопросом: почему первая «покрыта толстым слоем черной, жирной земли»? В ответ было высказано предположение, что Ставропольская степь некогда была «неизмеримым тростниковым болотом» или представляла «низменность, по временам затоплявшуюся морем». Механизм образования самого чернозема рисовался так: «Под поверхностью моря отлагался ил, богатый солью, который при отступлении моря выступил на поверхность, где и образовался слой черной земли, вследствие гниения массы тростника и вообще растений. И действительно, эта черная земля более похожа на почву, происшедшую из морского ила, нежели из перегноя, образующегося в лесах; да и нет нигде ни малейших следов, указывающих на существование здесь когда-либо лесов» (Паллас, 1773, т. 4, с. 422).
Таким образом, лесной генезис чернозема, по Палласу, мог иметь альтернативой только генезис морской. Может показаться странным, что такого прогрессивного ученого, как Паллас, не привлекла идея растительно-наземного происхождения черноземов, тем более что у Гюльденштедта она была сформулирована для того времени безупречно. Причина этого, вероятно,
связана с геологическими воззрениями Палласа, склонного больше к катастрофизму, чем к актуализму в объяснении геологических процессов, к которым он причислял pi образование черноземов. В дальнейшем, однако, морская гипотеза сыграла положительную роль в изучении черноземов, привлекая к ним внимание геологов, У Палласа, которого считают предшественником А. Гумбольдта (Исаченко, 1971), было стремление рассматривать природу страны как целое, с установлением связей между отдельными явлениями. И. И. Лепехин видел зависимость облика растительности от климата и почвы. М. В. Ломоносов знал три полосы, идущие вдоль всей России, — тундру, лесную область, «степь на черноземе». Еще раньше подобные мысли были у 10. Крижанича. К концу XVIII в. это все привело к признанию существования таких «полос» в государственных документах и сочинениях официального характера.
Интерес к «степным землям»'определялся стремлением расширить производство пшеницы, для которой черноземные почвы больше всего подходили. В 80—90-х годах XVIII в. стала рассматриваться возможность заселения южных степей, иезадолго до этого присоединенных к России; в 1798 г. ВЭО предложило даже «конкурсную задачу» по этому вопросу. Иа нес откликнулись многие. Один из ответов принадлежит В. А. Левшииу — широко образованному агроному. Он указывал, что в наших степях нередко имеется «иа целый фут плодоносного чернозема и дерна». Эти почвы хорошо подходят для выращивания пшеницы, кукурузы, а в юго-западных районах и винограда. Черноземы распространены не везде, а только в «южной полосе» России, в северной и «средней» полосах их нет. Объясняется это следующим образом: «*.,чем меньше в году дно земное пребывает замерзлое, тем больше состоит отвергнуто и удобно к принятию плодотворных влияний воздушных. Отсюда происходит, что страны, ближе к югу уклоняющиеся, представляют нам кряжи, с поверхности покрытые очень глубоким слоем чернозема, или земли, селитрою и другими солями напитанной, произ-ращающей травы тучные во множестве» (Левшин, 1801, с. 204, 205, 248). В последних словах видны зачатки правильного взгляда иа зональную приуроченность чернозема, влияние на него климата, попытку объяснить его плодородие с химических позиций,
