Русский язык - Виноградов В.В.
ISBN 5-200-03017-Х
Скачать (прямая ссылка):
— для женского и среднего родов, форма родительного падежа, — не только в говорах, но даже в литературном языке начинает терять свой признак рода; мы слышим постоянно: очков, часто: местов, де-лов, правое', изредка баранков (от баранка), коробочков. При этом надо иметь в виду, что окончание форм род. пад. существительных женского и среднего родов лишено достаточной яркости, так как оно принадлежит также к архаическим формам род. пад. существительных мужского рода: сапог, чулок и т. п.»м.
* В. Unbegaun в своем исследовании «La langue russe au XVI-e sidcle» (P., 1935) доказывает, что в XVI в. названия лиц женского пола и названия животных еще на включались в синтаксическую категорию одушевленности (с. 228 и след.).
82
§ 13. Соотносительные категории одушевленности-неодушевленности
Категория лица включается в более широкую категорию одушевленности, противопоставленную категории неодушевленности. Не приходится смущаться «мифологичностью» терминов «одушевленный» предмет и «неодушевленный» предмет — «категория одушевленности и неодушевленности». Языковая техника, отражая предшествующие стадии мышления, не всегда отвечает требованиям современной научной идеологии. Например, различение органической, живой и неорганической природы не находит отражения в грамматике современного языка (растение, дуб, клен, липа, тростник и т. п. оказываются для языка «предметами неодушевленными»). В английском языке даже названия животных не включаются в категорию одушевленности, суживающуюся, таким образом, до границ категории лица. В самом русском литературном языке категория одушевленности в ее нынешнем виде сложилась не раньше XVI —XVII вв.
Категория одушевленности отличается от категории лица тем, что согласование в роде с словами, относящимися к категории одушевленности, всецело обусловлено формой этих слов, между тем как в категории лица есть тенденция к согласованию по смыслу, по полу лица, ярко проявляющаяся в формах прошедшего времени на -л (управдел заявила; профорг выступила с предложением и т. п.).
Наиболее ярким и постоянным признаком категории одушевленности в русском языке является совпадение винительного падежа с родительным в единственном (кроме слов на -а) и множественном числе у существительных мужского рода (встретить знакомого, слушать знаменитого тенора и т. п.) и только во множественном числе у существительных женского рода (в среднем роде только у слов лицо, чудовище — лиц, чудовищ; ср. также: животных, насекомых). Имена существительные женского рода, обозначающие лиц и животных, в единственном числе сохраняют форму винительного падежа (жена-жену; мышь, рысь) и остаются, таким образом, на положении прямого объекта действия, не отличаясь в этом отношении от категории неодушевленности.
Любопытны колебания и противоречия в выражении категории одушевленности, отчасти зависящие от понимания ее границ и состава. Например, слова микроб, бактерия (ср. формы вин. п. мн. ч. бактерии и бактерий) колеблются между категориями одушевленности и неодушевленности. Названия рыб и амфибий, употребленные во множественном числе для собирательного обозначения какого-нибудь кушанья из них, образуют винительный падеж множественного числа одинаково с именительным падежом, т. е. относятся к категории неодушевленности; например, у Грибоедова: «К Прасковье Федоровне в дом во вторник зван я на форели»; «есть устрицы» (Тургенев); «Левин ел и устрицы>> (Л. Толстой); «Искусство, не обдирая рта, есть артишоки и глотать устрицы, не проглатывая в то же время раковины» (Салтыков-Щедрин, «Признаки времени») и т. п.
Имена светил, лишенные своей мифологической одушевленности, рассматриваются как названия неодушевленных предметов. Например, смотреть на Марс; видеть Сатурн, Юпитер и т. п. (впрочем, возможны и формы винительно-родительного падежа). Но нарицательные обозначения бывших богов, перенесенные на людей, «одушевляются». Например: поискать другого такого болвана; смотреть на своего кумира (но ср.: сделать из кого-нибудь себе кумир); этого идола ничем не проймешь и другие подобные.
Своеобразные особенности наблюдаются и в употреблении слов, обозначающих то неодушевленные, то переносно-одушевленные предметы. Напри мер, к категории одушевленности примыкают карточные обозначения — туз
83
и козырь; снять туза, покрыть козыря и т. п. (по ср.: играть в свои козыри, играть в короли). «Для обозначения некоторых карт, а именно так называемых «фигур», взяты были слова, обозначавшие предметы одушевленные, что соответствовало самому смыслу слова «фигура»; поэтому и склонение названий карточных фигур сбилось на склонение названий предметов одушевленных; а затем по этому образцу стали склоняться и такие названия карт и иные карточные термины, которые вовсе не обозначают предметов одушевленных»*. (Например, то же представление перенесено было и на название карты туз. Ср.: я сбросил туза; козырная двойка туза бьет; ср. у Пушкина в «Пиковой даме»: «Игроки понтируют на тройку, семерку и туза».)10
Для понимания тех смысловых преобразований, которым подвергаются неодушевленные предметы в игрецком языке, характерно олицетворение слова шар в жаргоне биллиардных игроков. JI. Славин, изображая в романе «Наследник» биллиардистов, пишет: «Такого шара промазали», — сказал студент с насмешкой. Подобно всем игрокам, он склонял шар в родительном падеже, как живое существо, ибо ни один биллиардист не может заставить себя видеть в шаре неодушевленный предмет, — так много в нем чисто женских капризов, внезапного упрямства и необъяснимого послушания».
