Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятках - Роханский Л.Ш.
Скачать (прямая ссылка):
'немой', безмолвный /видимо^ исходно — 'плохо, кое-как говорящий , 'мычащий' и т.п./, арм. munj, др.-греч. yOxos, yyxTos и т.п., лат. rriutus и т.п.; ср. др.-греч. уОы /сюда же и *yuatos, yuotris о посвященном в мистерию/, лтш. maut, др.-инд. muflj- и т.п., см.: Рокоту J. Indogermanisches Etymologisches Worterbuch. Bern, 1959, Bd. I, 751 —752), то окажется, что др.-греч. yu$os 'слово' ( -»-миф) мотивируется понятием некоей "до-речи", ее природного субстрата, хаотизированного звукоиспускания. В этом случае yuSos — по происхождению скорее потенция, предрасположенность к речи, неясное стремление к воплощению, находящееся в соответствии с аналогичной "запутанностью" ритуала. Отсылающему к своим "д о-культурным", биологическим корням yoSos'y в этом отношении противопоставлено другое обозначение слова, слова-мысли, слова-идеи — Xoyos. Понимаемый таким образом, миф- yodos отсылает к предшествующей эпохе ("до- и п ре д-словной"), к тому состоянию души, которое стучится в мир слова, требуя в нем своего воплощения, и уже не довольствуется теми возможностями, которые открывает перед ним ритуал. Возможно, что это "состояние души" и образует материю "прото-мифа", которая еще малоотличима от материи ритуала. Расхождение, приведшее к противопоставлению мифа и ритуала, сформировалось позже, и в этом случае ритуал уравновешивается, дополняется не мифом ("про-то-мифом"), а его поздней пересказанной, логизированной и дискретной формой. Допущение-этого промежуточного состояния, может быть, объяснит предполагаемое здесь отсутствие мифа как жанра народной словесности. Есть мифологическая сказка, мифологический эпос, мифологические гимны и т.д.; всем им миф поставляет материал, но сам институализируется не в рамках системы жанров, а в соотнесении с ритуалом как своей идеальной основой. Ср. одно из определений мифа как "формы действия, ритуального поведения, которая не находит своего завершения в действии, но должна провозгласить и выработать поэтическую форму истины" (.Франкфорт Г., Франкфорт Г. А. Уилсон Де., Якобсен Т. В преддверии философии. M., 1984, с.28—29).
Так, ритуал всегда апеллирует скорее к общему, нерасчленен-но-гло^альному, к достижению идеального, целостного. Миф же более озабочен частными смыслами, он более вовлечен в заботы по предотвращению "нарушений", формулировке запретов и т.п. Зато эти частные смыслы формулируются с необыкновенной расчлененностью, остротой, напряженностью.
85 К единству ритуала и мифа ср.: Pveuss К.Th. Das religiose Gehalt der Mythen. Tubingen, 1933; Gusdorf A. Mythe et metaphysique. Strassburg, 1950; Jensen A.E. Mythos und Kult bei Naturvolker. Wiesbaden, 1951; многие работы М.Элиаде и целого ряда других специалистов . Л.М.Ермакова
РИТУАЛЬНЫЕ И КОСМОЛОГИЧЕСКИЕ ЗНАЧЕНИЯ В РАННЕЙ ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ
В истории японской культуры, опирающейся на сохранившиеся письменные источники, существует определенный разрыв: после китайского памятника "Вэйчжи" (III в.), рассказывающего о стране ва, лишенной, с точки зрения китайского историографа, развитой культуры, и фрагментов китайских хроник V в. следуют' (если не считать обрывков хроник VI в. Тэйки и Кюдзи, датировка которых не вполне достоверна) уже первые образцы японской письменной традиции — "Уложение Сётоку-тайси" (604 г.), летописно-ми-фологические своды "Кодзики", "Нихонсёки", "Фудоки" ("Описание нравов и земель") и антология поэзии "Манъё-сю" ("Собрание мириад листьев", VIII в.). С некоторой долей преувеличения можно сказать, что после археологического периода сразу наступает чуть ли не раннее средневековье; архаика, таким образом, восстанавливается реконструктивно, поскольку и самые древние мифологические своды не представляют собой достоверной регистрации бытовавших мифов и ритуальных текстов; их составители, носители и приверженцы китайской (т.е. конфуцианской) учености, по указу императора отбирали и организовывали предания разных земель древних Японских островов так, чтобы объясняющая и устрояющая сила мифологического свода соответствовала сложившейся государственности, социальной макро- и микроструктуре и не противоречила намечающимся социокультурным тенденциям, складывавшимся в этот период уже под знаком буддийских влияний.
Есть также веские основания полагать, что космологические сюжеты, отраженные в ранних мифологических сводах, отчасти расходятся с синхронными космологическими представлениями и ритуальной практикой — по причинам не только стадиальным. По-видимому, формирующую роль в архаическом мировоззрении сыграли не столько официально зафиксированные мифы господствующего клана (вероятно, клана пришельцев на территорию Ямато), сколько верования местного, покоренного субстрата населения. Кроме того, сами эти своды, по мнению современных японских мифологов, представляют собой разноречивую сумму мифологий по меньшей мере трех групп: номадической культуры алтайского типа, культуры поливного риса, носителями которой могли быть, вероятно, выходцы из Юго-Восточной Азии, а также культуры полинезийского типа. При этом Уже на ранних стадиях складывания единой культуры сово- 62 Jl. M. Ермакова
