Муза и мамона - Аникин А.В.
Скачать (прямая ссылка):
Но первый довод, как показали более основательные исследования, нуждается в пересмотре и уж во
39 всяком случае в корректировке: Лицей, основанный по замыслу Сперанского и руководимый Малиновским и Энгельгардтом, имел свои серьезные преимущества. Второй отчасти продиктован личными мотивами, в частности неприязнью старого Корфа к Лицею как рассаднику злостного вольнодумства и к Пушкину как к воплощению отвратительных Корфу черт беспорядка и безнравственности. Третий должен приниматься с поправкой на обычную автоиронию Пушкина, на молодое бахвальство неординарностью, неподвластностью формальным правилам. Пушкин — шалун и повеса, Дельвиг — лентяй и тугодум, Кюхельбекер — чудак и сумасброд — ведь это своеобразные маски, пришедшиеся впору и ставшие привычными. Мы же знаем, что Пушкин отнюдь не только повесничал, Кюхельбекер не только сумасбродил, а Дельвиг не только лентяйничал.
Среди пушкинистов заслуга опровержения легенды о Лицее и убогом лицейском ученье принадлежит в первую очередь Б. С. Мейлаху, который подверг пристальному анализу документы, в том числе открытые им конспекты, принадлежавшие однокашнику Пушкина А. М. Горчакову, впоследствии министру иностранных дел и канцлеру. Подводя итог своему исследованию, Мейлах пишет: «В свете записей Горчакова система лицейского преподавания, несмотря на свои недостатки и слабости, предстает перед нами как практическое выражение передовой русской педагогики XVIII — начала XIX века, проникнутой идейностью и свободомыслием. Можно с полным основанием утверждать, что курсы лицейских профессоров представляют собой одно из проявлений преддекабристского национального подъема русской культуры и русской общественной мысли»
Среди горчаковских записей особое внимание привлекают лекции Александра Петровича Куницына, профессора нравственных и политических наук. Куницын учился в Геттингенском университете вместе с Николаем Тургеневым, был его другом и единомышленником. Он был также близок со многими другими будущими декабристами.
На протяжении шести лет Куницын читал своим ученикам ни много ни мало 12 различных курсов общественных наук, которые начинались логикой и психологией, включали несколько правовых предметов и
40 ^-заканчивались политической экономией (государственным хозяйством) и финансами. Его программа на второе трехлетие (старший курс) в официальном документе выглядит следующим образом:
«В 4-й год: изложение системы наук нравственных, философское понятие о правах и обязанностях и разделение их по разным отношениям на право естественное. публичное, гражданское и друг. Ифика (этика.— А. Л.), или паука нравов.
В 5-й год: продолжение тех же предметов и подробное изложение права публичного и экономии политической с сравнением трех главных ее систем: коммерческой, экономической и Смита.
В 6-й год: окончание предыдущего с присоединением собственных сочинений воспитанников на темы из политической экономии»2.
Даже если действительность отставала от этой внушительной программы, едва ли где-либо в России можно было получить существенно более серьезное образование по общественным наукам. Как видим, здесь даже кратко раскрыто содержание курса политической экономии, в частности предусмотрено обычное в то время критическое рассмотрение теорий меркантилистов (коммерческая система) и физиократов (экономическая система) с выходом на «истинную» теорию Адама Смита. В другом лицейском документе прямо говорится, что адъюнкт-профессор Куницын «преподает... в классе старшего возраста политическую экономию по своим тетрадям, руководствуясь Адамом Смитом»3. Копию этих тетрадей как раз и имел Горчаков. Среди оставшихся от Куницына рукописей были «Начальные основания политической экономии» — по всей вероятности, вариант его учебного курса.
Преподаванию политической экономии уделялось много времени. Например, в расписании уроков на май 1816 года (конец пятого года обучения) она фигурирует дважды в неделю, с 3 до 5 часов. Оценки, которые Пушкин получал в году по политической экономии, не слишком высоки, как, впрочем, и по всем предметам, за исключением русской и французской литературы. За четверть, охватывающую октябрь — декабрь 1816 года (начало шестого курса), он получает вторую снизу оценку но пятибалльной системе (удовлетворительно). Хуже оценки только по военным наукам и латинскому языку. 23 мая 1817 года сдавался
41 выпускной экзамен по политической экономии. В свидетельстве об окончании Лицея знания Пушкина в «государственной экономии и финансах» характеризуются уже словесно как «весьма хорошие». Б. В. To-машевский говорит, что это надо понимать как среднюю оценку, так как «хорошие знания» было худшей оценкой по тем предметам, по которым вообще аттестовался данный лицеист 4.
И о преподавании Куницына, и об обучении у него Пушкина мы имеем из первоисточников противоречивые сведения. Корф, который почти ко всем профессорам относился резко критически, писал в 1854 году: «Куницын был, конечно, даровитее своих товарищей, и в особенности говорил складнее, хотя без большого изящества; сверх того, у него было живое воображение, и он обиловал рассказами, сравнениями и т. п. Но все это было заметно в нем более вначале, когда он преподавал нам нравственную философию; после, при переходе в римское и русское право, в политическую экономию и финансы, он стал все более и более остывать к своим предметам, а мы к его лекциям. Притом система его преподавания была самая негодная. При неимении в то время никаких печатных курсов, он сам писал свои записки, а мы должны были их списывать и изучать слово в слово, совершенно в дол-бяжку, так что при ответах на его вопросы не позволялось изменять ни единой буквы: от этого в тех именно предметах, где наиболее должно было изощряться разумение и способность свободно изъясняться, мы обращались в совершенные машины. После Куницын служил, вместе со мною, во II Отделении Собственной его величества канцелярии, где наиболее был употребляем к сводам по межевой части; но работы его выходили так плохи, что многие из них Сперанский втайне передавал поправлять бывшему ученику бывшего профессора» (т. е. самому Корфу) .
