День мира - Линдорф А.
Скачать (прямая ссылка):
в конторе, на какое-то мгновение засветилась надежда, она стада в тысячу раз желаннее для него. «Я отниму ее у тебя»,— мысленно обратился к Пато агроном.
...Прошла неделя, но Мишкеи не удалось ни разу оказаться с Мариш наедине. Ои заметил, что женщина расцвела, исчезло с лица выражение застывшей обиды.
И все же им удалось наконец встретиться неожиданно с глазу на глаз. Как-то в пятницу, после полудня, над округой разразилась гроза. Проливной дождь прогнал женщин с поля. Одни, шлепая по лужам и ¦ разбрызгивая трязь, попытались добраться домой, другие спрятались под тутовыми деревьями, окаймлявшими поле. Мариш тоже выбежала на дорогу, ведущую в село, но тут хлынул такой ливень, словно у низко нависшей тучк сразу лопнуло брюхо. Женщина спряталась в полуразвалившемся заброшенном сарае, тде когда-то выжимали виноградный сок. Мишкеи поспешил за ней вслед. Добираясь до сарая, он промок до нитки и уже здесь, чертыхаясь, будто не замечая Мариш, стряхнул с плаща воду.
Женщина заговорила откуда-то из угла:
— Не расстраивайтесь, товарищ... Не страшно, если вы немного промокли.
Мишкеи обернулся.
— Кто здесь? — спросил он.
— Это я, Мариш. То есть... Патоне.
— Ливень-то какой припустил...
— Да.
Мишкеи перешагнул через валявшиеся на полу закопченные кирпичи и с радостью заметил, что ветхая крыша кругом протекает и только северный угол остается сухим. Патоне, значит, не покажется странным, если он проберется в угол, поближе к ней.
— Добрый день,— сказал он и подал ей руку. Мишкеи обернулся.
— Ой, я же вся промокла!
— Я тоже...
Она действительно промокла до нитки, с ее юбки обильно стекала вода. Блузка плотно облепила ее тело, не оставляя места догадкам,— соски вырисовывались так четко, словно она была нагой. Мишкеи стиснул зубы.
— Я вот,— заговорил он сиплым голосом, не в силах отвести взгляд от ее груди,— давно уже собирался поговорить с вами.
— Со мной?
— С вами. И о том, что я хочу сказать вам... я не могу больше молчать. Я не могу молчать, пусть даже меня распяли бы.
— Вы говорите — давно? Давно ли мы виделись впервые?
— Бывает, что и день равен году. Даже час — это много. Если человек горит в огне... Мариш, вы ведь не сердитесь, что я так говорю? Вы не заслуживаете вашей участи, и не ваша вина, что бесчувственный старик...
— Мне холодно,— быстро сказала женщина, поеживаясь.— Если вы не наденете плащ, то не дадите ли его мне?
Мишкеи недовольно протянул, почти кинул ей плащ. Мариш плотно укуталась. Она заметила жадный, ощупывающий и раздевающий взгляд мужчины, но на ее лице не было ни испуга, ни протеста; на нем отразилась какая-то задумчивая и участливая грусть.
— О чем вы хотите со мной поговорить? — спокойно спросила она и рукой откинула со лба прядь намокших волос.
Она ждала ответа, внимательно, спокойно и холодно разглядывая его лицо. Мишкеи не знал, что сказать. Витиеватое и смелое признание, которое он обстоятельно продумывал уже много дней и для которого этот обветшалый сарай был великолепным романтическим местом, где-то застряло, остыло, исчезло куда-то.
Наивную и робкую женщину можно увлечь пламенным потоком слов. Но Мариш, сегодняшняя Патоне, уже не робкая, не наивная... Здесь нужно другое признание — новое, не такое нетерпеливое, как у молодого парня.
— Вы даже не знаете,— сказала женщина,— что я собой представляю. Чего вы хотите от меня?
На мгновение им овладело необузданное желание без слов, пылко и грубо привлечь к себе влажное тело женщины — будь что будет. Но уже в следующее мгновение это желание показалось ему смешным: ну хорошо, обнимет, прижмет, как мальчишка... А потом что? Разве он этого ждал? Разве он горел и терзался ради того, чтобы вот так, на мгновение сжать ее без желанной ласки, без ответного трепетного чувства?
Женщина медленно покачала головой, словно горестно удивляясь и с невольной грустью осуждая что-то нехорошее и неприглядное, к чему она не имеет никакого отношения.
— Вы этого хотите? — тихо спросила она и распахнула плащ Мишкеи на своей озябшей груди.— Да?
«Да, да!» — застучало сердце Мишкеи, но вслух он произнес:
— Нет, нет!..
Он почувствовал, что густо покраснел, что женщина разгадала его ложь, разгадала, может быть, уже тогда, когда он только что открыл рот на пороге сарая. И все же он упрямо затряс головой и протестующе выкрикнул: «Нет, пет!..»
Раздался грохот, с крыши сарая свалился слежавшийся пучок камыша, где-то рядом ударила молния.
— Другого вы хотеть не можете,— сказала Мариш и опять плотно запахнула плащ.— Я знаю... Многие меня хотели и хотят. Знаю! Что ж вы разглядели во мне? Мои плечи, руки, бедра... А вот что я думаю, чего я хочу и чего не хочу... этого вы не знаете. Да и не хотите знать. Никто этого не знает.
— Послушайте!..
— Меня не привыкли просить. Мне обычно говорили, чего от меня хотят.
— Я тоже думал об этом! Думал, ч(го вы несчастны, обездолены, что... Не отрицайте, вы плохо живете с мужем, вы с радостью сбежали бы из дому, может быть, даже муж бьет вас! Мне было жаль вас... да, я мог только жалеть там, в конторе, когда вы пришли с мужем. Это было человеческое чувство и только, я не мог даже представить, что, кроме сочувствия, у меня может быть к вам какое-то другое отношение, по что я могу поделать, если вся вы такая, что вас нельзя долго жалеть?
