Дневник Ф.Лассаль - Лассаль Ф.
Скачать (прямая ссылка):
Вечером, по возвращении домой, я имел длинный разговор с Тендером. Он заклинал меня Богом быгь осторожнее. Он был настолько честен, что сказал мне:
— Смотрите, Лассаль. вы уже потому на плохом счету * старика, что живете у меня. и. заметьте, это главная п?и-
чипа. Мир очень жаль, но что же мне делать? Защищать, вас нерол Шибе я не могу; я не могу бороться с ним.
— Почему? Ведь, у вас нет оснований его бояться.
На ато Гандер дал мне такой, к сожалению, справедливый ответ:
Нет, я не боюсь Шпбе, но в борьбе с ним я наверное проиграю,—только потому, что я борюсь честными средствами, а он—нет.
Я попросил Гандера рассказать на пасхе обо всем этом отцу, который наверное не поверил бы мне самому. Он обещал это. и я отправился спать.
Боже, сколько горькой истины в словах Гандера! Он — независимый, свободный, уважаемый человек — боится Шибе. Как же должен бояться его—я, его подчиненный!
Но Бог знает, как это происходит; только я ни капли не боюсь его.
Среда, 10 Мирта.
Я полетел к моему кузену. Проболтавши несколько часов самим приятным образом и поделившись друг с другом своими плавами, мы с ним вышли.
Непонятен мне этот Фердинанд. У меня явилась хорошая мысль сравнить его с Сентгальскпм кавалером. Как Казанов, после топ блестящей роли, которую он играл при всех европейских дворах, удалился, чтобы стать жалким библиотекарем в замке графа Вальдштенна, н переносил проследование глупцов, которые егое не могли понять, так и топ cousin оставил Париж, почести, чины, Берлиоза, Гейне, Салоса и. Бог знает, что еще,—для того, чтобы в нашем скучном Брсславле продавать коленкор польским евреям.
Мы пошли к Брейткопфу и Гертслю, а потом я проводил кузена до коммерческой школы. Он пошел наверх, а я остался ждать внизу. Шибе, как я предупреждал Фердинанда, был настроен против меня. Когда же Фердинанд попросил его извинить меня за мое отсутствие, и объяснил, что это произошло по его вине, то Шибе, считавший меня больным, сильно разозлился и не принял просьбы Фердинанда.
Четверг, 11 Я[щ>тн.
Сегодня—рождение директора. Я поздравил его и отправился в школу. Я пошел к 1Ннбе с извинительной запиской от Фердинанда. Едва только Шнбе увидел меня, 011 стрришо разозлился и сказал, что ему нет дела ни до записки, ни до кузена, что я нарушил регламент и потому должен в 9 часов явиться в педагогический совет. Это было уже слишком. Вот, что значит — довести ненависть и педантизм до крайней степени.
Я отправился в класс. Все ученики поспешили ко мне. но я уединился с Беккером п рассказал ему всю историю. Он советовал мне сохранять стоическое спокойствие, что бы там ни случилось.
В девять часов меня позвали вниз. Я вошел. Посредине сидел директор, около него полукругом—все учителя. Я стоял у двери со сложенными руками и опущенными в землю глазами.
В течение всего заседания я старался но обнаружить ни одним движением тех чувств, которые попеременно бушевали во мне. Ненависть, презрение, стыд, злоба, скорбь, ярость, равнодушие—сменялись поочередно, но я ничего не обнаружил, что во мне происходило, и с страшным усилием придал своему лицу спокойствие, которое так плохо шло к моему положению. Вошедший случайно не мог бы заподозрить, что я стою перед судом.
Ближе! раздался голос.
Я сделал шаг вперед и сохранил прежнее положение, не удостоив собрание ни одним взглядом. Директор изложил мое, так называемое, преступление и объяснил, что он совершенно не принимает во внимание моего кузена. Тогда началась комедия, в полном смысле слова, достойная того, чтобы посмотреть на нее. Шнбе, Шнргольц и—что еще. более злило меня—Феллер, ораторствовали. Остальные молчали, эти же трое беспрерывно сменяли один другого. Несмотря на безграничное презрение, которое я к ним чувствовал, я был страшно уныл.
Мне приходило на мысль, что я—мертвый орел и лежу в поле. Вот прилетели вороны и вороватые сороки и другие
презренные птицы: они выклевывают мне глаза н терзают мое тело когтям». Но вдруг я почувствовал возможность двигаться, жизнь возвратилась ко мне, н я с шумом поднял своп крылья. С карканьем улетели вороны и сороки, а я поднялся к. солнцу.
От этого сновидения меня разбудил бас старика. Боже, о чем они только не рассуждали! Они перемывали все мои косточки. Они называли меня лицемером, лживым, дурным, корыстным, безрассудным, коварным, сумасшедшим и взбалмошным.
Когда этим добрым людям нечего уж было говорить о моих успехах, и совершенное мною преступление было уже исчерпано,—они перешли к. моему характеру.
— Милостивые государи!—начал Феллер,—это олицетворенное притворство. Господа, вы должны знать, что Лас-саль смотрит на все с точки зрения философа. Мы—не начальники ему. Он не признает самого понятия о начальстве. Мы его подданные, так. как мы получаем плату. Вообще. Лассаль ие знает ни любви, ни почтения, ни благодарности. Все, что исходит от сердца,— ему чуждо, как и само сердце: он ни к кому не чувствует любви. Его основной принцип — лицемерно выказывать любовь, пока ему кто-нибудь нужен.
— Хороший принцип, — усмехнулся старик.
— При этом, — продолжал Шнбе, — он умеет придать себе вид...
