Италия конца XIX века: судьбы людей и теорий - Кин Ц.И.
Скачать (прямая ссылка):
Это, конечно, не специфически итальянские проблемы. 14 пюля 1889 г. в Париже открылся конгресс, на котором был основан Второй Интернационал, а вскоре была написана известная Эрфуртская программа социал-демократической партии Германии, которая долгое время была образцом для других социалистических партий Европы. Германская партия была основана в 1875 г., французская в 1879 г., австрийская в 1888 г. В Италии социалистическая партия еще не оформилась, шла подготовка к съезду 1892 г., но борьба по вопросу о том, должны ли партии быть «узкими» или «широкими», в разных вариа-
115
циях шла внутри Второго Интернационала. Существовали общие закономерности, отразившиеся в полемике между Лабриолой и Турати. Джерратана точно излагает суть полемики: «Для Лабриолы начать — означало выбрать точную политическую линию, базирующуюся на четкой теории. На этой основе создать по возможности однородное организационное ядро, способное сообразовываться с реальными политическими проблемами и в силу этого могущее постепенно расширяться: в этом смысле он думал, что можно бы начинать с «маленькой партии». Напротив, Турати считал, что маленькая партия неизбежно замкнется в себе. Поэтому он предпочитал повременить и прибегнуть к политическому маневру с тем, чтобы осторожно действовать внутри уже существующих организованных групп, предполагая (хотя и с пекоторым отбором) «собрать и объединить даже разнородных и расходящихся EO взглядах». Это были два разных проекта, которые с трудом могли бы сблизиться. Но они оказались совершенно несовместимыми, когда опыт ясно показал, что за тактическими разногласиями скрывается спор о самой сути социализма» 17.
В пачале 90-х годов имена Антонио Лабриолы и Фи-липпо Турати возникают в переписке Энгельса. Эти имена сталкиваются, переплетаются, иногда противопоставляются одно другому. Лабриола впервые написал Энгельсу 3 апреля 1890 г., через девять с половиной месяцев после того, как прочел свою лекцию «О социализме». Письмо написано по-немецки и обращение несколько необычпое: «Geeherter Herr und Genosse»*. Лабриола рассказывает о своей духовной эволюции. О раннем периоде, о том, что когда-то был он умеренпым, затем радикалом,— ни слова. Он начинает с замечания, что немногие из его соотечественников в состоянии понять, каким образом человек, «в течение многих лет выбивавшийся из сил, занимаясь абстрактной философией, именно благодаря этой философии медленно пришел к социалистическим убеждениям, а затем активно занялся практической пропагандой». Однако он надеется, что Энгельс это поймет: «...Вы, конечно, не сочтете странным, что ученый, после высот моральной философии Канта, через философию истории Гегеля и психологию народов Гербарта, проникся убежде-
* Уважаемый господин и товарищ (нем.).
116
ниєм, что он должен публично исповедовать социалистические идеи».
Дальше Лабриола пишет, что в молодости присутствовал при расцвете гегельянства в Неаполе и в своих научных интересах «колебался между языкознанием и философией». И сразу вслед за этим: «Когда я переехал в Рим в качестве профессора, я был бессознательным социалистом и открытым противником индивидуализма: исключительно по абстрактным мотивам. Потом я изучал публичное и административное право и политическую экономию и, между 1879 и 1880 гг., был уже почти полностью готов принять социалистическую концепцию, но исходя при этом скорее из общеисторической концепции, нежели из личного, действенного побуждения». Затем очень четко: «Медленное и постепенное приближение к реальным жизненным проблемам, отвращение к политической коррупции, контакт с рабочими мало-помалу превратили сторонника научного социализма in abstracto в настоящего социал-демократа» 18.
Лабриола описывает свое положение в университете, скандал, вызванный тем, что в рамках движения борьбы за мир он публично осуждал Криспи, Бисмарка и германского кайзера. Затем: «Либералы и радикалы полны мужества, когда речі, идет о безоружных священниках или о кг пституциониых монархиях; им так нравится грезить о Джордано Бруно в своих масонских ложах. Но вот только собственность для них священна, буржуазные министры, банки и милитаризм неприкосновенны». Здесь очень ярко звучит уже знакомая нам интонация гневной, едкой иронии, характерная для Лабриолы — человека и политика. Он саркастичен и непримирим, у него верный, зоркий взгляд и огромный заряд полемиста. Если говорить о характере Лабриолы — это человек трудный, замкнутый, очень требовательный, очепь пристрастный. В нем сочетались некоторые, на первый взгляд, почти несовместимые черты: медлительность — точнее, может быть, замедленность каких-то внутренних процессов мысли, приводивших его к новым рубежам,— и импульсивность, раздражительность, нетерпимость, если люди или поступки людей обманывали его ожидания. И характер и стиль Лабриолы очепь своеобразны.
Чтобы понять, как прошлое (горький неаполитанский опыт и все остальное) преломлялось в сознании Лабрио-
117
лы, обратимся к открытому письму, которое он адресовал председателю римского радикального клуба Этторе Соччи 5 мая 1890 г., через месяц после того, как впервые написал Энгельсу. Соччи в прошлом был видным деятелем демократического движения и гарибальдийцем. Он симпатизировал Интернационалу и в середине 70-х годов долго сидел в тюрьме. Письмо к нему Лабриолы написано в преддверии Демократического конгресса, состоявшегося в Риме 11 —14 мая 1890 г., и было озаглавлено «Пролетариат и радикалы». Письмо очень интересно и в политическом, и в личном планах. Оказывается, Соччи заранее заявил, что конгресс будет проводиться в духе «позитивистской школы», а Лабриола возражает, что незачем сводить все «к узким формулам». Конгресс собирается в связи с предстоящими парламентскими выборами, чтобы обсудить тактику социалистов и республиканцев, как добиться избрания наибольшего количества кандидатов, принадлежащих к крайней Левой. Лабриола проводит различие между понятиями opportunity (уместность, своевременность) и opportunismo (оппортунизм). Первое понятие — мудрость, второе — вульгарность и коррупция. Конгресс, конечно, не может «диктовать истории свои законы или же писать хартию для международной демократии», но Лабриола не согласен с большинством политических радикалов и намекает, что поэтому ушел с поста вице-председателя этого самого клуба.
