Джироламо Кардано - Гутер Р.С.
Скачать (прямая ссылка):
Практическая направленность трудов Кардано, его стремление связать развитие теории с производственной практикой позволили Марксу привести его высказывание для доказательства, насколько «...сильно отличается соотношение между ученостью и практикой на основе ремесла от соотношения между ними, например, в крупной промышленности». В письме к Ф. Энгельсу он писал: «Часы — это первый автомат, употребленный для практических целей; на их основе развилась вся теория производства равномерного движения. По своему характеру, они сами базируются на сочетании полухудожественного ремесла с теорией в прямом смысле слова. Так, например, Кардано писал (и давал практические советы) об устройстве часов».
179
Глава 8
«КТО ВЫ, ДОКТОР КАРДАНО?»
Джироламо Кардано был загадкой для современников и многочисленных биографов. «За кого только его не выдавали, или, вернее, за кого только не выдавал он сам себя!» — восклицал искренний почитатель Миланца Гот-хольд Эфраим Лессинг. Ему вторит современный исследователь творчества Кардано Жак-Клод Марголин. «Этот человек,— пишет он,— сделал все, чтобы замести следы, даже написав свою удивительную автобиографию, из которой не совсем ясно, чем же следует восхищаться: его ли циничным реализмом, философской ли отвагой, фантазиями, столь обильно примешанными к его повествованию, математико-генеалогическими отступлениями, мстительным гневом, призывами к состраданию,— и из которой в конечном счете никак не следует, что она не является плодом воображения».
Действительно, что можно сказать о человеке, который так писал о себе?
«Природа создала меня вспыльчивым, непосредственным и любострастным; из этих свойств, как из источника, проистекали, между прочим, гордость, упорство в спорах, неосторожность, склонность к гневу и чрезмерная мстительность... Я не прилагал стараний к тому, чтобы в своем лице опровергнуть изречение, гласящее: «Мы по природе склонны делать зло».
«Склонный по характеру не только ко всякому злу, но и ко всяческим порокам, за исключением честолюбия, я лучше всякого другого осознаю собственное несовершенство».
«Я не отличаюсь почтительностью, невоздержан на язык и очень вспыльчив, чего я стыжусь и в чем себя упрекаю».
180
«Я сознаю, что среди моих пороков исключительным и крупным является тот, который заставляет меня не говорить ни о чем с таким удовольствием, как о том, что, как я знаю, окажется неприятным моим слушателям. И я сознательно и упорно коснею в этом. Я нисколько не скрываю от себя, как много один этот недостаток доставил мне врагов,— вот до чего велика сила природной наклонности при поддержке длительной привычки! Правда, я воздерживаюсь от нее, когда вхожу в сношения с моими благодетелями и власть имущими: с меня достаточно не льстить или, по крайней мере, не пресмыкаться перед ними. Но тем не менее я никогда в жизни не умел сохранить меру и выдержку, хотя бы и прекрасно знал, как следует и желательно поступать в том или ином случае...»
«Я допустил много ошибок, на которые подбивала меня моя наклонность всюду кстати и некстати сообщать обо всем мне известном. Вследствие этого мне случалось оскорблять даже тех людей, которых я намеревался восхвалять... К этому меня побуждало не только опрометчивое легкомыслие и незнакомство с делами и обстоятельствами других людей... но и пренебрежительное отношение к тем приличиям, которые в большинстве случаев соблюдаются между людьми благовоспитанными и которые я усвоил только впоследствии».
Что в этом душевном стриптизе истинно, а что ложно? Как отделить здесь самооговор от саморазоблачения? И могут ли быть «уравновешены» темные стороны его души и характера теми немногими положительными качествами, которые он в себе обнаружил?
«Я был правдив, помнил о благодеяниях, любил своих близких, презирал богатство, дорожил посмертной славой».
«Я обладал... горячей любовью к истине и к мудрости, соединенной с презрением к богатству... жаждой справедливости».
«Я никогда не был жаден до блеска почестей...»
Те из современников Кардано, которые пытались ра-зобратьсп в этом переплетении добра и зла, неизменно заходил^ в тупик, о чем поспешил сообщить нам он сам: «Из-за противоречий между моей душой и моей природой меня не понимали даже те, с кем я сталкивался наиболее часто».
Еще в более затруднительном положении оказывались биографы Миланца, отделенные от него десятками
181
и сотнями лет. Многие из них пытались объяснить некоторые странности в его поведении и высказываниях его якобы психической неполноценностью, тем более что в ряде сведений, которые он сообщал о себе, можно было при желании увидеть определенную предрасположенность к душевным заболеваниям.
В детстве его сильно искусала собака, и страх перед бешенством преследовал его всю жизнь. Он боялся «возвышенных мест, хотя бы и их площадь была обширна». Он признавался: «иной раз меня захватывала такая трагическая страсть, что я помышлял о самоубийстве». Он умел вызывать у себя болезненные ощущения, мог по желанию впадать в экстатическое состояние и при этом «слышал голоса, говорившие с ним, и чувствовал, как душа отделяется от тела». Энрико Ривари, доцент психиатрии в Падуанском университете и автор биографии Миланца,.утверждал, что он страдал манией величия и манией преследования; Г. А. Оден, наоборот, находил у Кардано комплекс неполноценности, возникшей в результате побоев в детстве. Однако американский врач К. В. Бур в интересной статье «Кардано глазами психиатра» пришел к выводу о том, что утверждения о ненормальности Миланца лишены оснований, и можно говорить о некоторых отклонениях в его психике лишь в последние годы жизни. Но эти отклонения, вызванные одиночеством, чувством вины перед близкими, страхом смерти, довольно часты в старческом возрасте.
