Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Подобные взгляды трудно назвать оригинальной наработкой идеологии ПДО: среди важнейших источников укажем на труды Лелевеля, а также на лекции, читанные на кафедре славянских литератур в Париже А.Мицкевичем и его преемником
106
С.Робером. Вызывая огонь критики на «отступника» Лелевеля и его историческую концепцию, руководители ПДО восприняли его размышления о «славянизме лехитов»210. Подобным образом резко негативная оценка Мицкевича, «погрязшего в товянизме», не мешала публиковать в демократической печати выдержки из его лекций в Коллеж де Франс, сопровождая их благожелательными комментариями: «Ненависти между Польшей и другими славянскими народами не было; все славянские народы оказали Польше благосклонность и сочувствие»211.
Достаточно противоречивые конструкции Робера встречали у демократов неоднозначную реакцию. Полностью и почти восторженно принимались те фрагменты его лекций, где он повествовал о ведущей роли польского народа в среде славянского племени: «Употребление термина панславизм Робером полностью оправданно, так как г. Робер понимает панславизм иначе, чем некоторые славянские ученые... Панславизм... должен опираться на всеобщую свободу всех и на самоопределение каждой из четырех наций» (русских, поляков, чехов и иллирийцев. — Ю.Б.)212. Робер разделял мысль о замене «московского панславизма» «лехическим», так как «Польша вернее всех сохранила в обычаях и всей общественной мысли печать старины и является во всем славянстве наиболее славянской»213.
Не без влияния подобных взглядов публицистика ПДО обратилась к терминологии, потребовав оставить «настоящий панславизм» полякам, а жупел ожидаемых действий царизма именовать «панмосквичизмом»214. Мало того, в революционном 1848 г. малейшие попытки истолковать по-иному славянское единение однозначно воспринималось как попытка «растворить Польшу в славянстве» либо как «чехомания» и проч. (только не как «панславизм»)215. Понятно, что воззрения Бакунина в глазах польских демократов никак не подпадали ни под одно из применявшихся ими толкований этого понятия, а соответственно он и не именуется в польской публицистике «панславистом» (тем более «демократическим»)216.
К ярлыку бакунинского «панславизма» не имели никакого отношения не только эмигранты, но и деятели польского движения на местах. При всей пестроте взглядов можно выделить три основные точки зрения на проблему панславизма, про-
107
явившиеся на польских землях в 1840-е годы. Правый фланг рельефнее всего представлен позицией «Пшеглёнда познан-ского», который резко критически высказался как против «московского панславизма», так и против «пророчеств великих судеб славянства, соединенных с социальною идеею», в чем уличаются Мицкевич и Цешковский. «Надежда близка, но необоснованна», а, следовательно, необходимо воздержание от каких-либо решительных действий: «Пока славяне не поймут, что их избавление в идее, выпестованной Польшей, наши обязанности в отношении их ограничатся кругом благосклонной помощи в каждом отдельном благородном предприятии»217. Осторожность в подходе консервативной познанской шляхты к вопросам славянского единства во многом схожа с платформой Централизации ПДО.
Вторая группа деятелей объединяет разнородные элементы, симпатизирующие славянству — от В.Дзвонковского до Е.Любомирского. Многие из них имели непосредственное отношение к проведению Славянского съезда в Праге. Их объединяет негативизм во взглядах на проекты поглощения славянства царизмом. Под этим углом зрения они достаточно критически относятся к позиции, занятой в конце 1840-х гг. чехами, словаками и южными славянами. Среди этих людей выделяется фигура старого знакомого Бакунина В.Цыбульского, который, будучи хорошо знаком с В.Ганкой, Ф.Захом, Л.Штуром и др., активно выступал за демократическое развитие славянства218.
Третье направление представлено проповедниками идей славянского единства под эгидой существующих государственных образований. Число их крайне невелико, но сторонники подобных воззрений вызывали к себе мощное критическое отношение. В меньшей степени это относится к взглядам ав-строславистов, среди которых был и один из организаторов Славянского съезда В.Гжибовский, длительное время проживавший в чешских землях и перенявший многие элементы идейного багажа защитников планов единения славянского племени в рамках Габсбургской монархии219. Под интенсивный перекрестный огонь критики попадали те немногие деятели, которые склонялись к поддержке проектов объединения славян под патронажем России и ее династии. Это почти все-
108
гда «образцовые слуги» николаевского режима, как, например, А.Гуровский или М.Грабовский. Последний указывал в письме графу Струтинскому от 2 февраля 1843 г.: «...Славянское единство не может быть осуществлено иначе, чем под патронатом России... в качестве будущего славян я вижу на федерацию, а одну и ту же монархию»220.
В воззрениях этой категории поляков трудно отделить момент прагматической провокации от действительных политических симпатий. Подобные взгляды были характерны не только для приспособившихся к обстановке деятелей в Царстве Польском, но и пропагандировались в прусской и австрийской частях Польши. «Пшеглёнд познанский» возмущенно писал о вышедшей в 1848 г. в Кракове книге «Е.И.В. Николаю 1, Императору Всероссийскому, Королю Польскому», анонимный автор которой добивался, чтобы царь восстановил Польшу в рамках своей империи и «...покрыл свое имя славой, достойной Траяна и Карла Великого»221.
