Летчики-испытатели. Сергей Анохин со товарищи - Амирьянц Г.А.
ISBN 5-217-03081-Х
Скачать (прямая ссылка):
И не только они. Однажды во время испытаний КС Цыбин заметил, что один из летчиков, который в тот день должен был лететь, садился в снаряд "с запашком". Цыбин тут же отстранил его от полетов и налетел на Анохина: "Сергей Николаевич, ты же отвечаешь за них, как ты можешь допустить человека в таком состоянии к полетам?!" Оказалось, что накануне летчики отмечали чей-то день рождения, и дух торжества не успел еще выветриться. Полеты были отложены. И Анохин, переговорив с товарищами, решил, что за два дня до полетов тому, кому по очереди предстояло летать, не разрешалось прикасаться к рюмке. Тем не менее, хотя это и выполнялось свято, Цыбин попробовал искоренить "зло" в своей основе - изъять у летчиков спиртное совсем и запретил застолье вовсе - слишком велика была ответственность летчиков и его самого, находившегося в Багерове безвылазно вместе с ними около двух лет. Он был фактически первым лицом, отвечавшим за успех испытаний, поскольку являлся заместителем Василия Михайловича Рябикова, начальника ТГУ, бывавшего там чаще остальных руководителей и чаще, чем Ванников, но все же - наездами, точнее - налетами. Однако, как вспоминал, улыбаясь, Цыбин: "Ничего у них не нашли. Ничего!.. Оказывается, у них были какие-то хитроумные тайники, где они прятали зелье. Более того, мне ни разу не удалось поймать их во время застолья..." Важно то, что в Багерове летчики сами твердо придерживались своей договоренности, и полеты из-за их состояния никогда впредь не откладывались. В конце концов, важная работа была выполнена летчиками, научными, инженерными и
техническими службами безупречно...
Для Амет-хана Султана это были родные места... Однажды, по его предложению, летчики и Павел Владимирович с несколькими инженерами поехали в степь охотиться на дроф - больших степных птиц. Амет-хан Султан показал место за валунами, за которыми следовало расположиться его друзьям и Цыбину. Вторая группа охотников залегла в другом месте. На пространстве, примерно два на
659 два километра, паслись дрофы, стаю которых пыливший в степи автомобиль стал теснить в сторону охотников. Дрофы, курлыча, подошли уже вплотную к охотникам, метров на 50, когда Цыбин нетерпеливо засуетился: "Пора!". Амет-хан остановил: "Подождем еще... " Но вожак уже почувствовал, очевидно, опасное присутствие, и стая стала подниматься в воздух. Тут же летчики и Цыбин вскочили: бах, бах, бах - все впустую! Наконец, два выстрела сделал Амет-хан, и огромная дрофа, которую потом ели пару дней, упала к ногам охотников... Возможно, и на этот раз сработало сделанное в войну простое открытие: противника необходимо подпускать как можно ближе.
Родной дом Амет-хана находился примерно в 200 км от Багерова, в Алупке. Испытатели вместе с Цыбиным бывали там. Они были очарованы и самим домом с большой террасой, расположенным в предгорье, и зеленью вокруг - виноградниками и садами, а, главное, -стариками - родителями Амет-хана. Мать, крымская татарка, поразила друзей необыкновенной красотой. Хотя ей было уже немало лет, у нее были молодые, огненные, на редкость красивые глаза. Обаятелен был и отец - он был из дагестанцев, лакцем. Добрый по своей природе, он стал еще добрее и мягче в окружении друзей сына, стараясь показать им самое красивое в родных местах и угостить самым лучшим...
Когда Амет-хану сделали операцию, в Москве был его отец. Вместе с Бурцевым они навестили больного, у которого дела уже шли на поправку. Вернувшись в Жуковский, Бурцев предложил гостю: "Зайдем ко мне, выпьем по стопочке за здоровье Амет-хана". Отец вежливо, но твердо отказался: "Нет! Сын больной - я больной!.. Вот сын выздоровеет - я с удовольствием!"
На похороны матери Амет-хан летал с Бурцевым, Богородским и другими летчиками ЛИИ на специально выделенном им самолете...
Когда по прошествии нескольких лет, в 1958 г. встал вопрос, кому доверить испытания новой, важной машины НМ-1, у Павла Владимировича не было и тени сомнений. Цыбин рассказывал, что он с Анохиным условился: первым летать на машине НМ-1 должен Амет-хан. Амет-хану пришлось немало понервничать, поскольку многие говорили, что на первом же вылете он разобьется, ибо летать на такой машине невозможно. В ангаре ЛИИ было смоделировано управление самолетом с использованием только что появившихся тогда счетно-решающих устройств. Отработкой системы управления и пилотирования на этом стенде тщательно занимались Анохин и Амет-
660 хан. На это ушло полтора года, пока институты и инстанции не дали "добро" на первый вылет машины. Потребовалось прямое обращение Цыбина к министру П. В. Дементьеву - и вот, наконец, 7 апреля 1959 г. машину выкатили на рулежную дорожку ЛИИ. Амет-хан был на удивление спокоен. В шутку он сказал ведущему инженеру от ОКБ Н. Душенькину: "Коля! Бутылочку самого лучшего коньяку - в самый конец пятикилометровой полосы! Вези и ставь ее там!" Удивленному Цыбину Амет-хан признался: "Это мой талисман...".
После этого он запустил двигатели и, как казалось, спокойно порулил на взлетную полосу. Перед тем Амет-хан уже выполнял рулежки и сделал несколько подлетов, оставшись довольным поведением машины. И вот - первый взлет: разгон на тележке, потом сброс ее, уборка лыжи - и первый полет! Уход в зону. Несколько разворотов и заход на посадку. Выпуск лыжи и поистине феерическая посадка на лыжу, на бетон! Из-под лыжи, выполненной с применением тугоплавкого металла, вырвалось пламя, создававшее реальное впечатление того, что самолет горит. Но пламя это уменьшалось по мере снижения скорости "скольжения" самолета по бетону. Можно было понять волнение и Анохина, и Цыбина. Они бросились к остановившейся машине, подставили стремянку, помогли отодвинуть фонарь... «Амет вылез, - вспоминал Цыбин, - и я его не узнал - на нем не было лица. Бледный, трясущийся. Он никак не мог достать папиросу. Душенькин помог, сунул ему папиросу в рот, зажег спичку... Я спросил: "Что с тобой? Сложная машина? Сложная посадка?" "Да нет, - отвечал он, - машина проще, чем все наши дозвуковые истребители!" "В чем же дело?" "Да дело в том, - стал успокаивать он, - что если б тебя так полтора года пугали, как меня, что ты в первом же полете разобьешься, то у тебя не только руки бы дрожали, а все тряслось бы...».
