Интуиция совести - Ухтомский А.А.
ISBN 5-88986-13-5
Скачать (прямая ссылка):
Ho, во всяком случае, я прошу Вас верить, что я, как и брат, оба целиком принадлежим родине и народу гораздо ранее и крепче, чем истерическая интеллигенция петроградского типа; и, Бог даст, мы с братом еще будем принадлежать родине и народу и тогда, когда петроградская интеллигенция возвратится к своему европейско-театрально-космополитическому времяпрепровождению и миросозерцанию. Я, однако, никого задевать не хочу, ибо это и не время, и ни к чему не ведет. Вам лично я благодарен за то, что напоминаете о долге быть с родиной и народом, хоть мне и обидно было, по правде сказать, подозрение, что я могу жить без них.
Пишу это письмо ранним утром,— точно пружиной
74
подняло меня, чтобы написать эти строки Вам. Сейчас где-то ударил церковный колокол. Дай, Боже, крепости й добросчастия кашей широкой, серой, милой, лесной родине, вовеки. Аминь!
Простите. Преданный А. Ухтомский.
19/20. VI. 1915.
Дорогая Варвара Александровна,
(...) Теперь я начал писать Вам большое письмо, отчасти под влиянием прекрасной книжки М. Горького, которую Вы мне прислали по весне. Это «Детство». Я прочел ее только теперь, и она вызвала во мне очень много чувств и мыслей. Это, знаете, как в море. Лениво лежит оно у берега, едва набегая редкими линиями на прибрежный гравий, и не видно, кроется ли что-нибудь под его молчаливыми водами: ни мысли, ни ветерка, одно молчание. Ho вот взбаламутит водную массу, поднимет на нем зыбь налетевшим ветром, пойдет движение воды в глубину, и поднимутся тогда со дна разные предметы: тут и остатки старого доброго корабля, тут и глубоководная водоросль, и диковинный моллюск... Я пришлю Вам на днях это письмо, а сейчас ограничиваюсь настоящей запиской, дабы Вы получили ее вовремя 14-го июля: в большом-то письме конец все отодвигается далее и далее, писание пухнет и растет сверх ожидания: очевидно, я только уловил в душе какое-то настроение и сам еще не освоился с ним, и уясняю его себе по мере писания.
Привезенные книги здесь пока тронуты очень мало. Медленно прихожу в себя. Сплю на открытом воздухе, под милым небом. Старухи мои пока тянутся по-прежне-му; но бабушка Афанасья очень слаба и, пожалуй, не долго протянет. Надежда хозяйничает, хлопочет и жарится на солнце. Она шлет Вам низкий поклон. Васька сидит в траве, привязанный на длинной веревке, дабы не Убежал,— он, впрочем, неволи своей не чувствует, так как очень занят тщательным рассматриванием и обнюхиванием листочков и травинок... Ну вот, кажется, и все,
что можно сказать о моем хозяйстве,— так оно несложно.
Знакомые пока, дай им Бог здоровья, меня не посещают: частью еще не знают, что я приехал, частью
пугает их, наверное, жара, которая стоит каждый Аень с моего приезда.
75
Здесь очень тихо. Пленных нет — отсюда их всех угнали за Волгу. Зато много несчастных беженских семей эстонцев, латышей и поляков, прибывающих ежедневно. Вот их так очень жалко!..
О Самарине и всем прочем напишу в большом письме, а пока пожелаю Вам душевного спасения, мира, молитвы, бодрости.
Простите.
Ваш А. Ухтомский.
12. VII. 1915.
Рыбинск.
Дорогая Варвара Александровна, под звон колоколов сажусь писать Вам; это звонят ко всенощной,— славный, мирный вечерний звон, звук которого будит во мне переживания далекого детства и юности. Его слышат сейчас, думается мне, и мои от-шедшие из этой жизни старики, что лежат там у церкви: это ведь в их скиту раздается благовест, и благовест этот доходит до глубин земли, ибо он говорит о том, кто победил ад и смерть.
Как победил? Так ли, что люди перестали теперь бояться ада и смерти, потеряли ужас древних перед этими силами? Кое-кому это кажется так; но это, конечно, очень мелкий и поверхностный взгляд. Теряли ужас ада и смерти и древние, задолго до Христа, когда они ослабляли в себе чувствилище к жизни, сердечную чуткость к тому, как идет человеческая жизнь и как умирает человек со всем тем, что его волновало и что ему казалось дорогим в его жизни. «Перестаньте думать о смерти», «развлекитесь», «относитесь полегче» — это древние рецепты, одинаково популярные и в дохристианской древности, как и в наши дни; множество глаголемых «мудрецов» от Эпикура до Мечникова мнят здесь победить жало смерти. Ho ясно, что не такова победа над ними Христа. Христова победа опирается на самое тонкое, небывало тонкое чувствилище к тяготе и печали человеческой, и христианский подвиг клонится к тому, чтобы до конца разбудить в себе внимание к жизни и смерти человеческой, победить нечувствие как грех и следствие греха в себе. Ну, а если обострить-то свое чувствилище В OT-
76
и 0 UJ e H и и жизни, если в самом деле (1 р и о т к р ы т ь сердце к тому, как живут и умирают люди, то возможно ли будет тут победить в себе ужас перед адом и смертью, когда видишь совершенно ЯСНО, что ад и смерть пронизывают всю толщу обыденной человеческой ж и з-н и. Мы, обыденные люди, обыкновенно мало чувствуем; условия окружающей среды и воспитания в разных условностях глушат в нас сердце в отношении страдной жизни ближнего. Нужны большие личные события или большой талант того или иного писателя, чтобы пообна-ЖИТЬ наши нервы для подлинного восприятия жизни. Вот, например, для меня в последние дни таким «бу-дильщиком» был М. Горький в книжке, которую Вы мне дали и за которую сердечно Вас благодарю. Я сейчас не возьмусь выразить Вам то большое, что сумел вызвать во мне этот большой русский автор. Ho самое важное в том, что он разбудил хоть ненадолго чувствилище в душе, дал оглянуть подлинную картину человеческой жизни и смерти и подтвердил в достаточной силе, что ужас ада и смерти проникает насквозь всю толщу человеческой обыденной жизни. В этом отношении М. Горький большой, очень большой писатель, куда более сильный, чем какой-нибудь Андреев, силившийся, по выражению Л. Н. Толстого, «кого-то напугать» своими ходульно-неестественными образами «Жизни человека». Горькому передался простой, безыскусственный дар народного русского сказителя, вроде его бабушки, изображенной в «Детстве»: просто и безыскусственно передается жизнь людская и тем будится в читателе или слушателе подлинное внимание к жизни и смерти людским, подлинный ужас перед адом и смертью, заживо охватывающими человека!.. Так это все у него обыкновенно и так ужасно!.. «Ничего нет трагического в жизни, сумейте только применить ее к себе!» — говорят мудрецы вроде Эпикура или Мечникова, «Жизнь вся есть сплошная трагедия» — так говорит сама жизнь и смерть человеческая, когда к ней прислушаешься, обострив свое внимание и слух с помощью, например, Горького.
