Интуиция совести - Ухтомский А.А.
ISBN 5-88986-13-5
Скачать (прямая ссылка):
He ненависть, а только большая нелюбовь руководили мною — говорит Хулио Хуренито у Эренбурга. Вот так же и у Анатоля Франса дело идет не о какой-нибудь горячей ненависти, а только о большой нелюбви к л ю д я м. А уж тогда, конечно, уши не услышат, глаза не увидят, сердце не почует, что делается с людьми. (...)
Замечательно то, что, так презирая людей и все людское, наш автор, во всяком случае, менее всего презирает демонов, своих «восставших ангелов», и, во всяком случае, говорит с симпатией о демонском духе гордости, самости и восстания! Если христиане могли говорить словами Тертуллиана: 16 «Мы не только презираем демонов, но ежедневно побеждаем и попираем их и изгоняем из людей, как это известно очень многим»,— то Анатоль Франс презирает лишь все людские речи и рассказы о демонах, но не демонов, которые пребывают его героями! Это само но себе говорит! Вообще книжка очень симпатичная!
Наш автор влагает в уста своих демонов наиболее возвышенное, что знает. «Безграничное же желание познать и любить сжигало нам груди». (...) Они покинули небесное блаженство и воплотились в человеческий мир, познали страдание, благословив его за то, «что оно вдохнуло в нас Любовь и жалость, незнакомые небесам». Любить и познать — прекрасные «mots» 17, звуча-
377
щие так же прелестно, как пресловутые французские: равенство, братство. К сожалению, на протяжении книжки нашего француза они не получают другого конкретного воплощения, кроме большой склонности восставших ангелов к клубнике с девицами и большому увлечению их популярными книжками по естествознанию. Ничего не поделаешь,— таково уж наиболее устойчивое у французов представление о I'amoure et Ia verite! Автору не перескочить через самого себя!
В письме Полонскому Тургенев писал: «Любовь есть одна из тех страстей, которая надламывает наше Я, заставляет как бы забывать о себе и о своих интересах. (...) He одна любовь,— всякая сильная страсть, религиозная, политическая, общественная, даже страсть к науке, надламывает наш эгоизм. Фанатики идеи, часто нелепой и безрассудной, тоже не жалеют головы своей. Такова и любовь».
Доминанта, большой запас потенциальной энергии в значительном напряжении, легко разряжающейся по разным поводам,— замедленный взрыв. (...) Так же, как жизнь есть замедленный процесс горения, и доминанта есть замедленный взрыв, вызываемый детонацией.
С точки зрения абстракции, всякий конкретный опыт есть частный случай. И остается невыясненным, почему же существует именно этот частный случай, а не другие, отвлеченно одинаково возможные.
Для мира алгебры геометрический мир есть случай. Для геометра физический мир — случай. Для механика химический мир — случай. Также и для физико-химика мир жизни есть случай.
Ho в особенности каждый человек, индивидуально существующий перед нами, есть новый, вполне исключительный случай! Никем он не может быть заменен, он совершенно единственное «лицо». Тут приходится внести в опыт новую категорию мысли,— уже не предмета, не вещи, а лица.
Наиболее конкретный опыт, побуждающий до крайности индивидуализировать отношение к себе, это опыт человеческого сожития, опыт «лица».
378
Тут и встает впервые во всем своем своеобразии проблема Собеседника и Друга. Сумей построить и заслужить себе собеседника, какого ты хотел бы! Это недостижимо никакими абстракциями!
Человеческий опыт слагается из двух половин: О = M -+- В, где M — внутренние свойства самого познающего и чувствующего инструмента, а В — внешние для познающего вещи. В минуты счастливой уравновешенности духа человек не чувствует своего М, его внимание всецело в созерцаемых вещах, в В. Счастливая Эллада и могла отдаться с самозабвением этому созерцанию макрокосмоса вещей и их свойств: она создала первые принципы «объективной науки». Гениальный и мучительный еврейский дух не мог отрешиться от своего М,— он слишком саднел, слишком болел; и при всей гениальности еврейство не могло дать абстрактной науки; он наполнил мир лирикой. (...) Рано или поздно, впрочем, и греческий дух должен был отдать себе отчет, что В существует для человека лишь постольку, поскольку его открывает внутренний инструмент человека. Лишь хорошо зная свой внутренний инструмент и его свойства, лишь хорошо зная M1 возможно критически оценить его показания, т. е. открытые ему вещи В. Сначала открыв это, греческий дух затоптался на месте и растерялся. Наступила эпоха софистов.19 Ho она разрешилась у сократиков 20 в великую философию, вобравшую в себя и мудрость халдео-еврейского Востока, влияющего на нашу мысль доселе. Последний этап ее будет там, где, познав трансцендентальную и психологическую сторону M и расширив до пределов познание В, человек дойдет до отчета в целокупном составе своего текущего опыта М + В и воспримет его под новою категориею — категориею «лица».
Мотив из вступительной лекции 11.IX.1923.
Глеб Успенский никак не мог понять, что это казалось нашему православному народу таким «хорошим» в монастырях, зачем это люди ходили пешком за тысячи верст, только чтобы побывать в обители, подышать ее воздухом. Что тут такого «хорошего»? А дело очень просто. Хорошее вживом ощущении бла-
