Прогрессивные мыслители Латинской Америки - Бургете А.Р.
Скачать (прямая ссылка):
Свобода не может быть плодотворной для народов, лицо которых обагрено кровью. Испанская республика открывает счастливую эру для своей родины: она должна очистить свое лицо от всех пятен, покрывающих его, — ведь нельзя спокойно и уверенно идти по дорогам угрызения совести и притеснения, по дорогам, которые ведут хотя бы к малейшему нарушению желания народа и мешают пониманию этого желания.
199
Нельзя уважать волю, подавляющую другую волю. На свободном, глубоко сознательном волеизъявлении, на осознании священнейших прав человека, на идее, пронизывающей все гражданские свободы, высится сегодня Испанская республика. Сможет ли ина когда-либо навязать свою волю тому, кто выразит свою собственную волю путем всеобщего голосования? Сможет ли она когда-либо отвергнуть единодушную волю народа, если сама она поднимается по воле народа, воле, свободной и единодушной?
Я не сужу заранее о действиях Испанской республики и не считаю, что она должна быть робкой или трусливой республикой. Но я предупреждаю ее, что действие всегда имеет тенденцию к несправедливости, я напоминаю ей, что несправедливость есть смерть для уважения со стороны других, я предупреждаю ее, что быть несправедливым — это значит обязательно быть проклятым, я заклинаю ее, чтобы она никогда пе позорила всеобщее сознание чести, которое, разумеется, не исключает чести родины, но которое требует, чтобы честь родины входила во всеобщую честь.
Кубинский народ, сформировавшийся иод воздействием республиканских идей, понимал, что при правительстве, которое отрицало за ним право иметь свою честь, дело с его честью обстояло плохо. А поскольку у кубинского народа ее не было и поскольку он испытывал настоятельную потребность в ней, он стал искать ее в самопожертвовании и мученичестве, там, куда обычно отправлялись за пей испанские республиканцы. Я гневно отвел бы свой взор от тех жалких испанцев-самоубийц, которые стали бы отрицать за этим притесняемым, угнетенным, разоренным, преданным народом право на восстание, санкционированное столькими восстаниями Испанской республики. Куба была отдана во власть честолюбивым ее поработителям; она была предана и отдана произволу ее тиранов-эксплуататоров. Так неоднократно заявляла провозглашенная республика. Победившая республика неоднократно называла их тиранами. Она меня слышит — пусть она меня защитит.
Для Кубы борьба означала смерть ее самых любимых сынов, утрату ее процветания, которое она проклинала,
200
потому что это процветание было рабским и бесчестным, потому что правительство позволяло ей иметь богатство ценой бесчестья, а Куба предпочитала нищету этой проклятой уступке правительства. Эта твердая воля Кубы крайне неприятна тем, кто осуждает борьбу рабов за свою честь.
Куба просила, умоляла, жаловалась, надеялась. Какое право осуждать ее имеет тот, кто отвечал на ее просьбы насмешкой, новыми издевательствами над ее надеждой?
Пусть в добрый час заговорит гордость поруганной чести — несчастные, кто не понимает, что честь — только в удовлетворении требований справедливости; пусть в добрый час торговец защищает источник богатства, ускользающий от его вожделения; пусть в добрый час кое-кто утверждает, что Испании не нужно отделение Антильских островов. Я понимаю, наконец, что любовь к торговле может помутить рассудок, я понимаю, что в мозгу может жить безрассудство, понимаю, что чрезмерная гордость может осуждать то, что сама для себя возвышает, ищет и приобретает; но я не понимаю, как может быть грязь там, где должно быть сердце.
Богачи Кубы благословили ее нищету, поле боя обагрилось кровью мучеников, но Испания знает, что живые не испугались мертвых, что вооруженное восстание было следствием революционного процесса, что свобода нашла еще одну родину, которая была бы испанской, если бы Испания хотела, но которая стала свободной вопреки воле Испании.
Повстанцы не прекращают борьбу. Как Испания сожгла Сагунт, так Куба сожгла Баямо1; борьба, которую Куба хотела гуманизировать, по-прежнему жестока по воле Испании, которая отвергла гуманизацию; вот уже четыре года, как Куба, без передышки, не подавая и признака ослабления своего упорства, требует свободы, требует ее, умирая, столько же раз, сколько требовали своей свободы, независимости, свободы чести и освобождения от гнета испанские республиканцы. Не может быть такого честного республиканца, который осмелился бы отрицать за народом право, использованное им самим во имя своего освобождения.
202
Моя родина кровью пишет свое непреложное решение. Над трупами своих сынов поднимается она, чтобы заявить, что твердо желает своей независимости. И люди борются и умирают. Умирают и сыны Испании, и сыны моей родины. Но придет ли Испанская республика в ужас, узнав, что испанцы умирают, сражаясь с другими республиканцами?
Моя родина хотела, чтобы Испания уважала ее волю, являющуюся волей честных людей; Испания должна уважать волю Кубы, которая хочет того же, чего хочет Испания, но Куба хочет этого одна, потому что она одна этого требовала, потому что она одна потеряла своих дорогих сынов, потому что ни у кого не было мужества защитить ее, потому что опа понимает, как велика ее жизнеспособность, потому что она знает, что война, полная ужасов, всегда должна быть кровавым бедствием, потому что она не может любить тех, кто обращался с ней безжалостно, потому что на фундаменте из свежих трупов и дымящихся развалин не воздвигается здание согласия и мира. Пусть не взывают к ней те, кто попирал ее достоинства. Пусть не пожелают кровавого мира те, кто знает, что этот мир должен быть именно таким.
