Прогрессивные мыслители Латинской Америки - Бургете А.Р.
Скачать (прямая ссылка):
Возможно, я первым осмелился подчеркнуть такое сближение, раскрыть такое сходство происхождения духовных течений, но виду столь различных. Неважно. Я настаиваю на своем убеждении: публицист, автор очерка «On Liberty» [«О свободе»], и все его ученики также заплатили роковую дапь парадоксам эпохи, также отпили из байроиовской чаши пе меньше, чем, к примеру, любой корифей Молодой Германии, Молодой Англии или Молодой России20, горько-сладкой наливки грубой независимости, открытой войны против общества, против его условных барьеров, его традиционных предрассудков. Читатель думает и возражает тогда: кто же в этом веке первым утверждал со всей откровенностью и смелостью, кто решительнее всех отстаивал право субъективности «даже перед адскими силами», как сказал Карл Эльзе? Без сомнения, английский поэт, не тот...
dont Ie monde encore ignore vrai Ie пот, Esprit mysterieux, mortel» ange ou demon, [подлинное имя которого миру еще неизвестно, Таинственный, смертельный ум, ангел или демон]
в фривольной фразе Ламартина, но просто революционный дух, тщеславный аристократ, великолепный фат, по выражению Хазлита, чувствовавший себя, как он сам говорил о Данте,
190
In the solitude of kings
Without the power that makes them wear a crown [В одиночестве королей
Без власти, что вынуждает их носить корону],
А чем была, чем тогда является вся психоцентрическая поэзия Байрона, как не чистым индивидуализмом, чистым радикализмом? Мы не продвинемся дальше, если ему припишем первый толчок в нынешнее время; при столкновении с романтической реакцией этой социальной философии, которая характеризует нашу эпоху, предлагается удалить с почвы истории большое число предрассудков, которые она считает крупнейшими препятствиями для нормального развития человеческого разума. Вот почему вполне понятно то, что говорил Гервииус21, а именно что в одном гении Байрона как бы проявляются и американский республиканизм, и немецкий свободный дух, и французская революционная страсть, и англосаксонский радикализм. И все это, осмелюсь я добавить, развилось, разрослось по всем направлениям розы ветров и распространилось по культурному миру подобно наводнению. Достаточно характерным для разрушительной тенденции, которая впоследствии в руках эпигонов должна была выродиться в мессианистские программы и донкихотские угрозы, явился тот странный факт, что в карбонарии Байрон нашел, по его собственному выражению, подлинную поэзию политики. Не является ли еще одним шагом вперед власть над умами сегодняшних ясновидящих революционеров, прославленных и иепрослав-лепных в прозе и поэзии воинов, которые претендуют исправить историю, орудуя огнем и мечом?..
Я далек от мысли, которая была бы, без сомнения, странной, подходить с одной меркой к индивидуализму Милля и, например, к русскому, немецкому или итальянскому радикализму, соединить английского публициста с группой Герцена, Мадзшга, Георга Гервега, Арнольда Руге и остальными. Я далек от намерения, не менее странного и еще более глупого, оторвать хотя бы листок от венка научных и литературных достоинств, украшающего бюст знаменитого мыслителя, свести к простым размерам спутника звезду первой величины... Но эта оправданная скромность не мешает мне перечеркнуть своим
191
карандашом еще одну ложную идею знаменитого автора, который, как сказал Гнейст22, опираясь па логическую экономику и экономическую логику, стал излюбленным философом трудолюбивого современного общества, недовольного, нетерпимо относящегося к любой видимости тирании, как и не мешает мне признать в его высказываниях в пользу индивидуума узы связи и зависимости, которые охотно или неохотно, сознательно или бессознательно привязывают его к нетерпеливому, недовольному патриарху индивидуализма наших дней. Я хорошо знаю, что установление таким путем генетической связи между Стюартом Миллем и лордом Байроном не может не вызвать некоторого противоречия; и, в самом деле, трудно поверить, что яблоко упало так далеко от яблони, хотя, впрочем, это можно допустить, ибо вулкан способен развеять свой пепел еще намного дальше. Но факт остается фактом: учение Милли и его апостолов в области индивидуальной свободы, дополненное со знанием дела и дифференцированное, дает лишь в результате, так сказать, теоретизацию байронизма. Вот и все. И здесь и чувствую себя обязанным повторить прекрасные слова выдающегося современного писателя итальянца Фран-ческо де Санктиса23.
«L'individualismo, diz eile, ё presso al suo termine: tutte Ie vie per Ie quale ei si ё messo ci conducono inevitabilmen-te negli affanni del dubbeio. Noi assistiamo ansiosi a'suoi Ultimi e funesti effetti nella scienza, nell'arte, nella politica, nella economia, ne'costumi: scetticismo nella scienza, sub-biettivismo nell'arte, anarchia in politica, pauperismo in economia, egoismo ne'costumi: ecco і suoi amari frutti (Saggi critici)» [«Индивидуализм,— говорит он,— близится к своему концу: все пути, но которым он пошел, неизбежно приводят к заботам и сомнениям. Мы с тревогой наблюдаем последние пагубные последствия индивидуализма в науке, в искусстве, политике, экономике, в праве. Скептицизм в науке, субъективизм в искусстве, анархия в политике, пауперизм в экономике, эгоизм в правах — вот его горькие плоды...» («Критические этюды»)].
