Прогрессивные мыслители Латинской Америки - Бургете А.Р.
Скачать (прямая ссылка):
Необходимо признать тем ие менее, что в силу общечеловеческих свойств и зрелого возраста, в котором мно-
* «Опасные истины»... Те, кто может объединить эти слона, должны были бы быть логичными и открыто заявить о своей неукротимой ненависти к подлинной метафизике. Что же ищет метафизика, если но истину? Как может отказаться от нее тот, кто стремится приблизиться к истине? Нельзя одновременно бояться истины и изучать метафизику, разве только если стремиться сохранить это имя для палеометафизики прошлых времен. Кто боится выводов любой из гипотез, относящихся к вне-опытным проблемам, может ограничиться разработкой позитивных наук и примирить их с менее беспокойными общераспространенными верованиями; никто не обязан думать своей собственной головой, если он может присоединиться к «неопасным» верованиям, которые уже продуманы в головах других.
** Все великие политические изменения совпадали с некоторыми обновлениями философских направлений; с учреждением церкви все религии начинают действовать как политический организм, преследующий земные цели. Существуют тем не менее историки философии, которые совершенно определенно заявляют о CJ.OCM намерении не смешивать с церковью политические и религиозные вопросы, а это все равно что в искусстве хлебопечения отказаться от воды и дрожжей.
351
гие люди посвятили себя философии, почти все предпочли спокойствие или успех преследованиям и огорчениям, которые обычно вызываются честным изложением своих взглядов; в этом состоит со времен Возрождения лицемерие философов, подкрепляемое, быть может, воспоминанием о Сократе, Гипатии2, Бруно. Эта трусливая предосторожность, как правило, заставляла их скрывать некоторые из своих мнений и отыскивать способ диалектически примирить их с социальным догматизмом, чтобы не навлечь на себя репрессии со стороны политической или религиозной власти. Это достойное сожаления отречение от изложения своей собственной истины имело лишь редкие исключения; как правило, они прямо или косвенно уступали тем самым догмам, которые пытались исправлять. Таково мое впечатление от чтения трудов великих гениев, вынужденных открыто заявить о своем присоединении к тому, во что они уже не верят, или темными рассуждениями разбавлять истины, которые они не отваживаются утверждать открыто *.
Философское лицемерие возникло в самом Возрождении. Вам известен странный университетский фарс, окончившийся изобретением теории двух истин, позволяющей ее приверженцам зажечь одну свечу Ормузду, а другую — Ариману3; одна истина, философская, создавала ересь как привилегию хитрых философов, между тем как другая истина, теологическая, укрепляла догматизм, необходимый для поддержания суеверия невежественного народа.
В таком состоянии, за редким исключением, пребывали философы на протяжении четырех веков. Сожалею,
* Я говорю исключительно о философах, наиболее заслуживающих такого имени без различия школ: Бэкон, Галилей, Юм, Локк, Спиноза и Декарт, Лейбниц и Кант, Гегель и Спенсер. Полагаю, что все десять были атеистами в силу неизбежной логической необходимости, но все десять притворялись теистами, уступая социальному догматизму. Лицемерие философов не имело бы значения, если бы речь не шла о таких великих умах. У ниверситетская философия была справедливо осуждена Шопенгауэром как одна из сторон повседневного «социального приспособления» в борьбе за существование, хотя он и поддерживал ее положения по другим, личным мотивам.
352
что не могу оправдать их, говоря, что они разделяли заблуждения, свойственные их времени; изучение их работ заставляет меня обычно думать противоположное и делать вывод, что много раз они сознательно изменяли своей собственной истине ради того, чтобы не оскорбить общераспространенное мнение или для того чтобы избежать преследований власти. Я различаю, таким образом, сознательное лицемерие философов и их невольное заблуждение: первое было безнравственностью, второе — слишком человеческим явлением *.
В менее отдаленные времена это классическое лицемерие потеряло свою первоначальную наивную форму; стало ясно, что невозможно продолжать говорить о двух истинах, не вступая в противоречие с самыми простыми правилами логики и морали. Наиболее ловкие философы сумели ввести в философию безвредное, на первый взгляд, разграничение между моральными и естественными науками; это позволило возродить пресловутые две истины, ибо было понятно, хотя ясно об этом и не говорилось, что по своим методам и предмету это антагонистические науки, которые должны исследовать различные по своей сущности истины.
В своем самом последнем выражении классическое лицемерие проявляется в виде концепции двух философий внутри философии: одной из них социальный догматизм предоставляет свободу в исследовании истины, оставляя за другой привилегию отрицать этико-социальные выводы этого исследования. Возьмите компиляции конца прошлого века — естественнонаучные или идеалистические, позитивистские или мистические, и почти во всех вы сможете прочитать, что существует философия природы и философия духа. Мы снова видим две различные истины — подлинное лицемерие.
