У истоков русской грамматической мысли - Кузнецов П.С.
Скачать (прямая ссылка):
4 П. С. Кузнецов 49 по-видимому, имеются в виду не родственные между собой, а также с теми языками, которые он приводит под рубрикой „сродственные"). Тех и других языков приведено по четыре. При этом в качестве „сродствен-ных" языков выступают русский („Российский"), греческий, латинский и немецкий, в качестве „не сродствен-ных" — финский, мексиканский, готтентотский и китайский. Примеров числительных „не сродственных" языков нет, по-видимому, они должны были быть вписаны впоследствии.
Замечательно прежде всего то, что в качестве „сродственных" языков Ломоносов выделил как раз важнейшие индоевропейские языки. Отсутствует санскрит, которого он не знал. В качестве же примера „не сродственных" семей взято по одному языку как представителю языков каждой из известных тогда четырех частей света (Европы, Америки, Африки и Азии). Действительно, как считает в основном и современная лингвистическая наука, эти языки не родственны ни с приведенным^ выше „срод-ственнымй" языками, ни между собой (предполагаемое некоторыми исследователями последнего времени родство индоевропейских языков с угро-финскими, к которым относится и финский, основано на очень недостаточном материале и носит весьма проблематический характер).
На фоне беспорядочного сопоставления самых различных языков, как родственных, так и неродственных, характерного как для зарубежного, так и для русского языкознания XVIII в. (весьма произвольными сопоставлениями грешил и старший современник Ломоносова Tpe-диаковский), Ломоносова характеризует строгость в определении языкового родства. Вместе с тем он предвосхитил то, что стало достоянием зарубежной науки лишь в конце XVIII —начале XIX в., а именно он определил родство основных языков индоевропейского семейства, на материале которого и выработан был в первую очередь сравнительно-исторический метод (только без индийской части), установил семейство за несколько десятилетий до того, как родственные отношения внутри этого семейства были указаны Джонсом, и более, чем за полвека до того, как эти связи обосновал Бопп. Следует к тому же заметить, что ни Джонс, ни Бопп в первом издании
50 своей сравнительной грамматики не включали славянские языки в состав индоевропейской семьи.
В качестве же примеров языков „не сродственных" Ломоносов взял такие, которые действительно не родственны приведенным выше индоевропейским языкам и не родственны между собой.
Не ограничиваясь установлением языкового родства, Ломоносов стремится выяснить, что собой представляет это языковое родство, как установились те отношения, которые связывают родственные языки. Он объясняет эти отношения в целом так же, как объясняло их последующее сравнительно-историческое языкознание, — как результат развития из единого в прошлом источника. В одной из своих черновых заметок, представляющей нечто вроде плана к недошедшему до нас „Письму о сходстве и переменах языков", он пишет: „В конце письма заключить о перемене языков. Так-то не вдруг переменяются языки! Так-то не постоянно! Так-то пропали Еврейской, Аларбейской, Еллинской, Латинской и прот-чие! Польской и Российской язык, коль давно разделились! Подумай же, когда Курляндской!
Подумай же, когда Латинской, Греч., Нем., Росс. О, глубокая древность!... Представим долготу времени, которою сии языки разделились..." Весьма существенно, что Ломоносов здесь обращает внимание и на последовательность разделения родственных языков, опять-таки значительно предвосхищая то, что было сделано впоследствии сравнительно-историческим языкознанием и предполагая сравнительно более позднее разделение славянских и балтийских языков (среди других индоевропейских) — курляндской язык он употребляет в значении „латышский"—и еще более позднее разделение славянских языков. Под аларбейским языком Ломоносов понимает, по-видимому, исчезнувший алародийский {в Малой Азии).
Уже самый перечень „не сродственных" языков говорит о том, что интересы Ломоносова не ограничивались индоевропейскими (употребляя современный термин) языками. И многие другие высказывания его подтверждают это.
В наибольшей степени он знаком был с угро-финскими языками, родственные отношения которых он представлял
4*
51 себе достаточно ясно. Финский (суоми) язык он, как северянин, по-видимому, в какой-то мере знал и практически.
В весьма интересном сочинении „О России прежде Рурика", исследуя доисторическое прошлое нашей страны, Ломоносов уделяет большое внимание роли угро-финских или „чудских" элементов в образовании Русского государства, а вместе с тем и взаимоотношениям различных угро-финских языков. „Чудские поколения, — пишет он,— коль далече к северу простираются, заключить можно из множества разных народов отчасти Российской державе недавно покоренных, отчасти в оную в прежние веки совсем включенных. Ливония, Естляндия, Ингрия, Финния, Карелия, Лаппония, Пермия, Черемиса, Мордва, Вотяки говорят языками, немало сходными между собою, которые хотя и во многом разнятся, однако довольно показывают происхождение свое от одного начала. Сверьх сего сильная земля Венгерская хотя от здешних Чудских областей отделена великими славенскими государствами, т. е. Россиею и Польшею, однако не должно сомневаться о единоплеменстве ея жителей с Чудью, рассудив одно только сходство их языка с Чудскими диалектами. Что подкрепляется еще их выходом из сторон, где и поныне Чудския поколения обитают, их остатки. Представив Чудской народ в нынешнем его рассеянном состоянии и по большей части у других держав в подданстве, помыслить можно, что в соединении бывал некогда силен на свете". Таким образом, мы видим, что М. В. Ломоносов достаточно отчетливо представлял себе взаимоотношения угро-финских языков. Здесь указаны почти все языки этого семейства (кроме мансийского и хантыйского). Известна Ломоносову и принадлежность к этому семейству венгерского языка, несмотря на территориальную разобщенность говорящих на нем с другими угро-финскими народностями. Известно Ломоносову и более широкое распространение в прошлом угро-финских языков, частично вытесненных на протяжении их истории другими языками. Впрочем, Ломоносову было, по-видимому, известно вышедшее в 1731 г. сочинение Страленберга, в котором впервые устанавливается угро-финская семья языков.
