Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
Значимость работы Ибрагима Мютеферрики состояла не только в показе превосходства «врагов веры», но и в утверждении необходимости внимательного изучения европейского опыта. Такую потребность остро ощущали те османские государственные деятели, которые ведали вопросами внешней политики. Попытки Порты принять более активное участие в международных делах выявили слабое знание ее «министрами» принципов и методов европейской дипломатии, что влекло за собой крупные просчеты в оценке общей ситуации и позиции отдельных держав. Следствием этих ошибок была война 1735—1739 гг. с Россией и Австрией. В своем обширном «Доношении о состоянии Турецкого двора», составленном осенью 1736 г., Вешняков относил их на счет очень влиятельного в то время кяхьи великого везира Османа Халиса-эфенди. По сведениям русского дипломата, кяхья поверил «внушениям» французского посла Вильнёва, что Россия-де не в состоянии начать войну против Османской империи и что другие европейские державы до того не допустят. Габсбурги, по утверждению Вильнёва, не осмелятся оказать поддержку Петербургу потому, что их руки связаны войной за польское наследство, а Париж будет продолжать военные действия, пока не закончится русско-турецкий конфликт [32, л. 22]. В дальнейшем все эти «внушения» были опровергнуты ходом событий и Осману Халисе пришлось заплатить головой за ошибочную оценку ситуации в Европе.
Интересный документ, относящийся к начальному периоду войны, ввела недавно в научный оборот С. Ф. Орешкова. Он представляет собой трактат, автор которого попытался дать анализ ситуации, сложившейся в связи с предложением Венского двора выступить посредником в разрешении турецко-русского конфликта. Заключения тех действующих лиц, которые должны, по замыслу сочинителя, представить взгляды османских политиков, не отвечали реальному положению дел, а их осведомленность в европейских делах была явно недостаточной [209].
Конечный итог войны 1735—1739 гг. существенно усилил позиции тех, кто выступал за развитие контактов с европейскими странами и использование противоречий между ними в политике Порты. Несогласованность позиций союзников на Немировском мирном конгрессе 1737 г. позволила османским делегатам уйти от принятия жестких требований русской стороны, сформулированных А. И. Остерманом. Поддержка посредника, французского посла Вильнёва, в ходе мирных переговоров под Белградом помогла Порте не только сохранить отвоеванные у австрийцев территории, но и свести на нет претензии России, несмотря на ее военные победы. Наряду с Вильнёвом большим авторитетом при Порте стали пользоваться «мастер салтанский в истории и географии» Ибрагим Мютеферрика и А.-К. Бонневаль. Если первый до своей смерти использовался в дипломатических поручениях, то последнему принадлежал план военных действий, который обеспечил туркам успех на австрийском фронте.
После заключения Белградского мира 1739 г. османская правящая верхушка продолжала курс на активное участие в европейских делах. О постепенном освоении министрами Порты новых принципов дипломатии свидетельствуют заключение в 1739 г. первых двусторонних договоров: вначале турецко-шведский оборонительный союз, затем турецко-неаполитанский (с Королевством обеих Сицилии) договор о дружбе и торговле [190]. Значение этих актов в должной мере еще не оценено историками. Например, в 1708 Г. Александр Маврокордато в ответ на запрос П. А. Толстого о возможности заключения военного союза между Турцией и Швецией заявлял, что подобные соглашения не практикуются султанским правительством [19, л. 38]. А в 1732 г., во время визита Мехмеда Саид-эфенди в Швецию, на обеде, данном королем в честь посла, речь зашла о войне, которую Османская империя вела с Ираном. Король предложил направить на помощь туркам 20—30 тыс. шведских солдат. Саид-эфенди ответил, что султан будет очень доволен этим известием и, в свою очередь, окажет королю самые высокие почести. Далее он сказал: «Как Вам известно, Османское государство в своих войнах не нуждается пи в чьей помощи, все наши завоевания и победы добыты нами с помощью собственных мечей. Вы, наши друзья, не должны утруждать себя ни материально, ни физически. Достаточно, что Вы оказываете нам моральную поддержку» [цит. по: 337а, с. 92].
Прошло не более пяти-шести лет и прежняя тактика была оставлена, хотя это вызвало далеко не однозначную реакцию в Стамбуле. Известно, в частности, что великий везир Хаджи Ахмед-паша, «осердясь» на Бонневаля, говорил ему, дескать, «он и так притчиною союзу швецкому, в котором Порте никакой прибыли нет, и противно их регулам и закону в такие обязательства с христианскими державами вступать и по разным их интересам участие принимать» [33а, д. 13, л. 288].
Возвращаясь к разговору о двусторонних договорах 1739 г., отметим, что если в первом случае французская дипломатия приложила большие усилия, чтобы «помочь» османским политикам преодолеть колебания и заключить союз, то во втором — она активно противодействовала как оформлению соглашения, так и учреждению постоянного представительства Неаполя при Порте. Султанские министры не посчитались с открытым заявлением Вильнёва о том, что подобная акция «французским интересам весьма предосудителна», поскольку хотели показать независимость своих действий от позиции Франции. Еще большую самостоятельность проявила Порта, заключив «вечный мир» с Габсбургами в 1747 г.
