Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса - Мейер М.С.
IBSN 5-02-016938-2
Скачать (прямая ссылка):
Примерно в 1591 г. вакфы начали практиковать неканонический принцип аренды — иджаретейн (двойной ренты, включавшей аванс и ежегодный взнос), который взамен повышения суммы арендной платы разрешал передавать соответствующий участок в пожизненное владение. Этот вид аренды вакфной собственности во многом напоминал пожизненные откупа, которые стало практиковать государство с конца XVII в. Как и владельцы маликяне, так и арендаторы вакфного имущества на основе двойной ренты могли передавать свои держания по наследству, причем в последнем случае даже без уплаты всяких сборов. Более того, за определенную компенсацию (тавиз бедели) имущество, которым пользовались на условии двойной ренты, вообще могло быть выведено из вакфа и перейти в полную собственность арендатора [274, с. 51—52]. Иными словами, система иджаретейн открывала путь для вовлечения вакфной собственности в сферу торговых и ипотечных операций, когда принцип неотчуждаемости, свойственный вакфам, терял свою реальную силу.
В XVIII в. двойная рента стала наиболее распространенным видом аренды вакфного городского имущества. Турецкий исследователь Б. Йедийылдыз, изучив документацию по 324 религиозным учреждениям, основанным на протяжении века, установил, что в большинстве случаев завещатели оговаривали возможность сдачи передаваемой ими недвижимости в форме иджаретейн, хотя сами постройки были новыми и вполне пригодными к использованию [497]. С точки зрения реального значения «двойной ренты» показательна судьба религиозного дарения Фатьмы — дочери великого везира Дамада Ибрагим-паши Нев-шехирли. В 1759 г. она пожертвовала в вакф дом и сад в Арна-вуткёй*. Спустя 25 лет это имущество было передано на условии «двойной ренты» великому везиру Халилу Хамид-паше.
* Арнавуткёй — сельская местность в 7 км к северу от Стамбула, где располагались многие летние резиденции столичной знати; ныне — один из районов города.
Правда, благодаря своему высокому положению последний смог уклониться от выплаты аванса и обязался вносить месячную ренту в размере 420 акче. По соглашению с мютевелли великий везир получил право собственности на все постройки и даже право сдачи в аренду самой земли, которая должна была отойти к детям паши после его смерти [497, с. 141 —142, 3*11]. Фактически арендатор превратился в полного собственника имущества данного вакфа.
Широкое распространение новой формы аренды в виде ид-жаретейн показывает, что на смену прежней тенденции к сокрытию мулька под обличьем вакфа приходит новая, связанная с освобождением «скрытой» собственности от ограничений, свойственных вакфным институтам. Подобная направленность эволюции городских вакфов существенно уменьшала благотворительный потенциал подобных учреждений и сужала возможности их воздействия на дальнейшее развитие османских городов.
Еще более сложным и противоречивым оказалось воздействие внешнеэкономических связей империи. Радикальные перемены в международной торговле, происшедшие в последующие два века, когда капиталистический рынок вышел за пределы Европы и стал превращаться в мировой, означали не только потерю турками-османами монополии на сбыт шелка и пряностей, но и превращение их владений в источник сельскохозяйственного сырья (шелка-сырца, хлопка, шерсти, а также зерна) для европейских стран. Произошло также смещение центра экспортных операций из Египта и Сирии, являвшихся прежде основными районами сбыта транзитных товаров, в Западную Анатолию и на Балканы, ставшие крупнейшими поставщиками продукции земледелия и животноводства.
Отмеченные перемены самым непосредственным образом сказались на экономической жизни городов. Пришли в упадок прежние центры транзитной торговли — Халеб и Бурса. Зато получили новый импульс к развитию Салоники и особенно Измир. Конец XVI — начало XVII в. стало временем острого кризиса текстильного производства. Под влиянием внешнего спроса рыночная стоимость шелка-сырца и шерсти росла быстрее, чем соответствующая стоимость местных тканей. Из-за образовавшихся «ножниц цен» резко уменьшились возможности рентабельного производства для основной массы ткачей. Большинство из них вынуждены были переключиться с изготовления шелковых и шерстяных изделий на первичную обработку сырья [289, с. 448; 299, с. 148].
Ориентация появившихся в XVII—XVIII вв. очагов товарного земледелия на внешний рынок существенно осложнила и вопросы продовольственного снабжения городов, о чем свидетельствовал и целый ряд «голодных» бунтов, прокатившихся по азиатским и европейским городам империи [175].
Ситуация стала еще более острой в середине XVIII в., когда европейские державы, и прежде всего Франция, сумели превра
титъ свои капитуляционные преимущества (см. ниже) в постоянно действующие, а затем, существенно увеличив ввоз своих промышленных товаров, почти полностью прекратили вывоз изделий османских ремесленников. Турецкие и западные сторонники нового «политэкономического» направления в историографии Турции, отмечая возросшее воздействие торгового капитала Европы на хозяйственную жизнь Анатолии и Румелии, считают возможным говорить о том, что с середины XVIII в. начинается процесс включения империи в мировую капиталистическую систему, связанный с соответствующей перестройкой механизма воспроизводства в османской экономике [493]. Однако данные о левантийской торговле и состоянии важнейших отраслей ремесленного производства не дают оснований для таких выводов.
