Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Много тяжелых минут пережил до рокового стука в дверь попавший в Петропавловскую крепость в 1779 году по обвинению в банковской афере Г. С. Винский. Его воспоминания передают нарастающее напряжение, которое предшествовало аресту. Винский пишет, что поначалу он, столичный шалопай, прожигавший жизнь на деньги, полученные из банка под залог, пропускал мимо ушей все разговоры и слухи о начавшемся следствии по этому делу. В августе приятель Соколов рассказал ему, что комиссия под руководством А. И. Терского — обер-секретаря Сената и доверенного человека генерал-прокурора А. А. Вяземского, открыла свою работу в Петропавловской крепости и что «в равелине Св. Иоанна, в казематах, с великою поспешностию строят много чуланов, что, кроме Ka-шинцова (обвиненного в банковском подлоге поручика. — Е. А.) и его товарищей, взято уже в комиссию еще несколько людей, касательно банка. Обо всем я слушал весьма равнодушно. В сентябре глухо начали поговаривать о сей комиссии в городе; догадывались, что открыт важный заговор, ибо по строгости не другое что могли заключить. К концу сентября и в начале октября стали люди видимо пропадать: иной, поехавши в гости, остался там навсегда; другой, позванный к своему генералу, исчез невидимо, из гвардейских полков многие — в безвестную команду [отправлены]».
8 октября Соколов рассказал Винскому, «что в крепость уже множество натаскано», чем слегка насторожил беззаботного гуляку. На следую-
162 mjffl день его уже как следует напугал слуга соседа — офицера Брещинс-кого, прибежавший к Винскому с рассказом о том, что утром за его барином приехал аудитор от командира генерала Салтыкова и барин не вернулся не только к обеду, но и к вечеру и что нет его и до сих пор. Слуга бегал к генералу на дом, побывал у всех знакомых Брещинского — «Нигде не видали и не слыхали». «Ах, сударь, — плакал слуга, — наведайтесь им, не узнаете чего-нибудь?» — «Хорошо, мой друг, я иду со двора, постараюсь». А между тем сам думаю: «Черт возьми наведыванье, как бы самого не зацепили, не лучше ли от этого штурму куда-нибудь уклониться? Но как оставить жену? Куда ехать? И с чем ехать? Невольное раздумье и глупое надеяние удерживали меня в моей беспечности».
Через три дня Винский рано утром отправился к Соколову «наведаться о дальнейших движениях комиссии» и — «нашел весь его дом в слезах и сетовании — он в ту ночь был взят и увезен. Болтнувши несколько слов скорбящим во утешение, я поторопился оставить сие плачевное место и, вдучи с сжатым сердцем обратно в город, рассуждал: "Соколова взяли, по одному наименованию берут, не мудрено и мне быть взяту"». Размышления молодого человека были основательны — поколения русских людей, знавших почерк политического сыска, видели в арестах достаточно четкую схему: брали людей «одного наименования», т. е. рода занятий, службы, одного круга общения, увлечений. В деле Винского «наименованием» стала «золотая молодежь», гулявшая по кабакам на взятые в банке под залог деньги. Эти повесы были знакомы между собой, что, для завсегдатаев злачных мест, вполне естественно.
Однако чаще всего схемы при арестах никакой не было — следователи, получив одобрение верховной власти, арестовывали главных «злодеев», допрашивали их, и дальше хватали всех, кого называли на допросах и с пыток подследственные. Так и возникала схема. В ней была своя логика, которая основывалась на двух главных положениях. Во-первых, при расследовании политических дел действовал принцип, выраженный в инструкции императрицы Анны Ивановны А. И. Ушакову: «До самого кореня достигнуть». Во-вторых, следствие признавало, что всякое преступление против государства невозможно без «причастников» и задача следователей — выявить их круг, обнаружить преступное сообщество. Подробнее об этом будет сказано ниже.
В итоге, когда начинались большие процессы, город замирал в ожидании арестов и репрессий. Секретарь саксонского посольства Пецольд писал 4 июня 1740 года по поводу расследования дела Волынского: «У одних замешан враг, у других родственник, у третьих приятель, и почти из каждой семьи кто-нибудь прикосновен к делу Волынского, невозможно изобразить чувства радости и огорчения, надежды и страха, которые борются теперь между собою и держат всех в общем напряжении». Такая же паника охватила столичный свет и в 17Д8 году, когда начали брать людей по делу царевича Алексея Петровича и в 1743 году, когда город жил слухами об арестах по делу Лопухина.
Но вернемся к Винскому. Он решил бежать из столицы, срочно уехать в Лифляндию, но денег на дорогу не было, а взять их в долг у свояка не удалось. «Мучимый нежностью к жене, оставленной мною без всякаго призрения, страхом быть захваченным в крепость, нетерпением исполнить задуманное путешествие и неизвестностью успеха, я в сей день сумрачный бродил по улицам, никуда не заходя и ничего не евши». Примечательно,
7*
163 что здесь речь вдет о человеке, который не чувствовал за собой вины, никогда не знал ни самого Кашинцова, ни его товарищей. Лишь потом выяснится, что Кашинцова знал Соколов, а Соколов был приятелем Вин-ского и этого оказалось достаточно для подозрений и ареста.
