Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Для битья, кроме кнута, применяли также батога. Батог или батожье представлял из себя палку, прут с обрезанным концом. Это считалось менее тяжелым испытанием. Человека могли также посадить в «колоду». Она представляла четырехугольник из брусьев, в котором имелось четыре отверстия. В средние отверстия человек просовывал ноги, в боковые — руки. При этом ноги были приподняты от земли, корпус тела согнут под острым углом, а руки притянуты на одну линию с ногами. В результате человек не мог пошевелиться и испытывал колоссальные страдания.
В XVIII веке появились новые приемы пыток. В частности, большие пальцы рук и ног заключались в железные тиски и затем сдавливались. Другая новинка заключалась в том, что на голову надевали веревку и, «просунув кляп», поворачивали его, закручивая веревку, отчего, как сказано в одном из документов, допрашиваемый «весьма изумленным бывает».
Петровское время характерно усилением регламентации пыток, столь любимой царем. По воинскому артикулу 1716 года пытку полагалось применять лишь в невызывающих сомнения преступлениях, в важных делах, если подозреваемый при допросе «смутится, изменится в лице или оробеет». При равных подозрениях полагалось пытать сына ранее отца и жену ранее мужа. Правда, за злоупотребление пыткой, ее применение без достаточных оснований или сверх меры судьям угрожало наказание вплоть до смертной казни. Отягчающим обстоятельством служила смерть обвиняемого под пыткой или доказанная злонамеренность судьи. От пытки освобождались дворяне, старики свыше 70 лет, недоросли (подростки до 15 лет. — В. И.) и беременные женщины. Это правило, однако, не распространялось на дела об убийстве и интересующих нас государственных преступлениях.
Лишь с середины XVIII века постепенно начинается смягчение пыток и их применения. При Елизавете Петровне были отменены пытки для виновных в описке титула императрицы и для детей до 12 лет. Причем при обсуждении вопроса Сенат в 1742 году высказался за неприменение пыток для молодых людей до 17 лет, зато Синод (орган, управлявший русской церковью с 1721 года. — В. И.) считал возможным применение пыток с 12 лет, ссылаясь на приведение к присяге новому императору именно с этого возраста.
Еще дальше по пути гуманизации пошел Петр III, издав указ о производстве допросов, «сколь возможно без пыток». Тем же правилом руководствовалась просвещенная императрица Екатерина II, ограничивая и запрещая пытки. Наконец, полностью запретил пытки либеральный мечтатель Александр I. Но, как всегда, законы оставались скорее пожеланиям-и, чем неукоснительно соблюдаемыми требованиями правительства. В 1834 году при расследовании дела о поджогах и волнениях в Москве выяснилось, что подозреваемых ради быстрейшего расследования вешали вниз головой, били нагайками, перетягивали руки и вешали за веревку на гвоздь.
76 -ояИрМстийа пьйб'к ШфОдкяа немало гїогойорькурожденньйв забтенкМї Выражение «уэШть всюПШюготную» напоминает о' забивании деревійі-гіьК татйц «ли йю$ДЄй под-Ногти. Профессор 'Московского университет И;;M. Снегарев '6 30-? годй * XIX века отмечал,' что несостоятельный дой-Жник нередко говорит своему кредитору: «Хоть в уголь сожги меня, а мне иевде взять!» Первая Часть фразы связана с пыткой, когда истязаемого мучили огнем, а он, не зная за собой вины, повторял: «Ведать не ведаю, знать не знаю, йЯъ в уішь сожги». 11'
Понимание foro, что нередко признание вййы было'связано с невозможностью перенести пытку, отразилось в поговорке «На деле прав, а tta дыбе виноват». В новых условиях XIX века она несколько трансформировалась: «На деле прав, а на бумаге виноват». По словам TOf5O же И. М. Снегирева, в Костромской губернии бытовало выражение «Ужо его склячат», означавшее скорое изобличение преступника. Оно напоминало о пытке «клячить голову», то есть сжать ее закручиваемой палкой. Но даже под пыткой некоторые наиболее мужественные и стойкие не теряли присутствия духа и своеобразного чувства юмора. Как гласит одно из преданий, когда после пытки обвиняемого, изувеченного и окровавленного, волокли из застенка, навстречу ему на подобный допрос вели новую жертву. Между ними произошел следующий обмен репликами: «Какова баня?» — «Еще остались веники».
Но вернемся в XVII век. «Изветы» затрагивали, как правило, темы, наиболее волновавшие население и власть. Повышенное внимание властей, особенно после окончания Смуты, привлекали доносы об упоминании других претендентов на престол. Выше мы уже рассказывали, чем закончилось для Сеньки Телятникова воспоминание о «царе Дмитрии». Вообще, как видно из следственных дел, память о «Дмитрии», «о Тушинском воре», сомнения в его гибели сохранялись в народной памяти многие годы.
В январе 1624 года крестьянин Ивашка Семенов подал «извет» на пушкаря Андрея Дубенца. В присутствии девяти человек тот пожелал здоровья Дмитрию Ивановичу, «Государю князю всея Руси». В 1625 году в Коломне в кабаке крикнул «Государево слово» крестьянин Ивашка Ларионов. Доставленный в съезжую избу, он рассказал, что за три года до этого слышал от двух крестьян, некоего рязанца по прозвищу «Приезжий» и Парфенки Филатова по прозвищу «Батрак», разговоры о том, что «Тушинский вор, который назывался царевичем Дмитрием, жив». Из этого первый обвиняемый делал вывод, что «Михаилу Федоровичу нельзя жениться», а второй пророчил «войну великую». На логичный вопрос в Разрядном приказе, куда его доставили, почему молчал несколько лет, отвечал, что сообщал об этом своему господину Темке Кондыреву, князю Федору Волконскому и попу Ивану, но они ему не поверили. Кондырев же, «привязав к коновязи», бил его кнутом. Завязалось дело, по которому было привлечено более полусотни свидетелей. В конце концов следствие пришло к выводу, что доносчик все сочинил, ибо и в прошлом «в хмелю сбродит с ума и с людьми дерется». Для всех сторон дело кончилось достаточно благополучно Ивашку отдали его хозяину Темке Кондыреву. Последний дал обязательство «ему его, Ивашку, до смерти не убить, руки и ноги не переломить, и ни в чем не изувечить» Подобные дела происходили и позже
