Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Пробыл я в Феодосии два месяца, произвел дознание о забастовке, произвел по предписанию несколько обысков у лиц, которые подозревались в устройстве забастовки, арестовал их, пятнадцать, помню, человек, но убедившись после допросов, что арестованные по забастовке были повинны в ней также, как я сам, так как и им и другим железнодорожным служащим пришлось бастовать по неволе, то я их из-под стражи всех освободил, что мне тоже поставили в вину. Дознание у меня отобрали и передали Шереметову, а мне приказали ехать в Тулу, потому что уже состоялся приказ о моем переводе туда, и я с грустью покинул мою милую Керчь.
За время моей службы в Керчи, мне случайно довелось познакомиться с героем крейсера «Очаков» лейтенантом Шмидтом, сестра которого была замужем за местным агентом Русского общества пароходства и торговли, но так как тогда он был просто обыкновенный морской офицер, еще не был известен, то и личность его у меня из памяти как-то изгладилась. Зато хорошо помню Гвоздевича, который в Керчи был приставом, а затем в Ялте полицмейстером, когда был сподвижником знаменитого Думбадзе.
6
Что мне сказать о Туле? Я и сейчас не могу ее вспомнить без отвращения. Город скверный, грязный, лежит он в какой-то яме. Люди там не симпатичные, по крайней мере, казались мне таковыми, когда я служил там. Все мне в этом городе показалось скверным (каковое впечатление у меня осталось и до сих пор) после яркой, радостной Керчи.
Опять пришлось приниматься за «политику», за розыски, за дознания, которых у меня иногда набиралось зараз штук до 80, опять пришлось арестовывать, мучиться и служить, потому что возврата в Войско Донское уже не было.
Положение мое ухудшилось еще потому, что начальник управления, полковник Шафалович, его помощник ротмистр Павлов, который, в сущности командовал управлением, губернатор Арцимович, вице-губернатор Лопухин, тот знаменитый, что судился со столяром из-за мебели, прокурор Федоров — все они относились ко мне очень недоброжелательно'8. Только с товарищами прокурора я был в сердечных дружеских отношениях: Пузыревский, Казанский, Городецкий, Снежинский, Субботин и «важнейший» следователь Коренков были хорошие, чудесные люди. Будучи «товарищами» прокурора, они были отличнейшими товарищами и на самом деле.
Из всех политических дел за мою короткую службу в Туле у меня самым большим и замечательным было дознание о студенте графе Дорре-ре, Курешетской, Кальян, Перловской и других, которые обвинялись по 129 ст. Уголовного Уложения19. Много это дознание наделало мне неприятностей и испортило крови! Помню, когда мы с Казанским поехали в село Кур кино, которое было центром этого дознания, чтобы арестовывать вышеназванных лиц и произвести вообще все следственные действия, крестьяне не только не выдали нам студента и курсисток, но еще
504 грозили побить нас и нас же арестовать! Так как Казанскому, наблюдавшему за дознанием, делать было нечего, то он уехал обратно в Тулу, а мне пришлось в Куркине оставаться, чтобы не подумали, что я струсил.
В это время революция была в полном разгаре, аграрное движение было огромное, крестьяне жгли помещиков и бесчинствовали. В данном случае, когда я поехал в Куркино, куда подевались тогда губернатор, вице-губернатор, ротмистр Павлов и другие лица администрации, я не знаю. Только их в Туле не оказалось. Оставался один Шафалович, да и тот сказался больным. В Куркине я один ничего поделать не мог. Потом пришла вызванная мною сотня казаков, под охраной которой я потом арестовал обвиняемых и произвел допрос. В ожидании прибытия казаков, я проживал в Куркине около станции под скирдой сена, как бездомная собака на вольном воздухе. Спасибо, дело было летом! И прожил я так целых восемь дней, ничего не имея кроме полотенца и мыла. Помню, как набросились на меня Шафалович и Арцимович за то, что я, кажется, на пятый день моего собачьего проживания на сене, поехал в Тулу, чтобы переменить белье и захватить некоторые другие принадлежности удобства. Оказывается, по их мнению, я погубил дело, уехавши на один день из Куркина, тем более, что я вздумал еще тогда собирать крестьян со всей волосш, чтобы уговорить их больше не бесчинствовать и ждать решения Государственной думы, которая в то время только что собралась в первый раз и приступила к разрешению земельного вопроса.
— Разве, — заметил мне Арцимович, — можно было разговаривать с этими скотами? Их надо драть! Бить палками!
Лопухин и вовсе предлагал их расстреливать.
По другому делу, когда крестьяне потребовали от Лихвинской узкоколейной железной дороги уплаты за отчужденную землю и возмещения убытков за сожженные паровозными искрами свои избы, Лопухин прямо приказал тогда сотнику Карташеву перестрелять всех недовольных. Только Карташев, к счастью, его не послушал.
Куркинские крестьяне, действительно, сперва хотели было дать мне общую подписку в том, что они беспорядков производить больше не будут, но так как между ними оказалось несколько провокаторов, которые подстрекали крестьян, говорили: «Не верьте жандарму! Он вас обманывает!», то крестьяне всем «миром» дали только честное слово в том, что до того времени, когда Дума скажет свое слово относительно земли, они будут вести себя добропорядочно и никаких выступлений делать не будут. Однако слова своего они не сдержали, беспорядки не только возобновились, но перебросились и в соседние уезды, и Арцимович по этому поводу мне сказал: «Какой вы наивный!»
