Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Квартиру я себе выбрал на склоне горы Митридат такую, откуда мне были видны весь рейд, пролив и на противоположном берегу вся Тамань, как на ладони. Эта гора, местная достопримечательность, известна тем, что на ней на каменном троне любил сидеть в давнишние времена Пон-тикапейский царь Митридат и с высоты ее любоваться морем.
Еще эта гора замечательна была тем, что в ней, на глубине трех саженей под землей, оказался засыпанным целый город. И при мне однажды при рытье канавы для фундамента, была найдена древняя греческая ваза, так хорошо сохранившаяся, что казалось, она вчера вышла из рук мастера, а ведь пролежала она в земле, вероятно, не одну тысячу лет!
497 Присутствие на пароходах для меня было необязательным, и один мой предшественник, подполковник Самоквасов за свою одиннадцатилетнюю службу был на рейде всего два раза. Я не пропустил ни одного дня не потому, чтобы показать свое усердие к службе, а потому что мне это нравилось. Встав утром я выходил на балкон посмотреть, есть ли на рейде пароходы, и, если есть, то сколько их и какие на них были флаги. Если между мачтами или на передней виднелся желтый флаг — я не торопился, это значило, что сперва идет карантинный досмотр. Когда же спускался желтый флаг и на задней мачте поднимался национальный, это значило, что требуется таможенный досмотр, и тогда я шел в корабельную контору, куда собирались: члены таможни, корабельный смотритель, переводчик, досмотрщики, я и унтер-офицеры.
В таможне было три катера: «Смелый», «Бойкий» и «Прыткий». На одном из них мы и ездили на рейд, причем спустя три-четыре недели по моем прибытии в Керчь, я уже научился управлять катером и настолько ловко, что ни разу у меня не было никаких аварий. В этом отношении оказались ужасно неловкими матросы с бранд-вахты, которые обслуживали карантинный катер: неумело приставая к пароходным трапам, они часто их ломали, чем вызывали насмешки, особенно у англичан, а нам было стыдно за них, часто мяли бока CgoeMy катеру и вообще показывали себя моряками неважными.
Пристав к пароходу, все мы поднимались на палубу и всегда первый вопрос у меня был: сколько людей в экипаже, есть ли пассажиры (которых было вообще всегда мало, или их вовсе не было), и есть ли почтовые голуби.
Последнему обстоятельству придавалось значение, потому что англичане — наши милые друзья теперь, тогда практиковали «на всякий пожарный случай» со всего нашего черноморского побережья сбор почтовых голубей в свое Константинопольское посольство. Обыкновенно они выпускали голубей, не доходя до берега, и на борту, если бывало оставались голуби, то оказывались не выпущенными по забывчивости. Все же за мою годичную службу в Керченском порту я, по приказанию командующего войсками Одесского военного округа, арестовал около сотни хороших почтовых голубей, которыми и обогатил тогда Керченскую крепостную почтовую голубятню. Если перевести на деньги, то это стоило, если считать по самой минимальной расценке — 25 рублей за пару голубей (бывали и дороже — 50 и даже 100 рублей за пару), то всего я обогатил названную голубятню на сумму приблизительно в 2—3 тысячи рублей. Правда, старые голуби никогда не остаются в новой голубятне, но запертые — они дают приплод и обыкновенно заведующий голубятней, один поручик, благодарный мне за доставку голубей, пользовался приплодом, а старых, чтобы они не улетели в Константинополь, он резал на жаркое.
Когда приступали к досмотру и вообще к исполнению таможенных формальностей, я спускался опять на катер, раздевался сам, раздевались все свободные матросы, кочегары и досмотрщики, мы бросались в море и купались. За это время кончался досмотр, я снова поднимался на пароход, где получал список всего экипажа; если спрашивали, давал разрешение сойти на берег; пассажиров, прибывающих в Керчь, тоже отпускал на берег, причем из паспорта отрывал 17-й листок, который затем отсылал в таможню, а на самом паспорте ставил штемпель «явлен в Керченском пор-
498 ту такого то числа». Если пассажиры следовали дальше, давал им пропуск (осмотр багажа производился таможенными чинами); затем, обыкновенно, если пароходов было немного, мы садились завтракать и получать заграничные новости, а иногда новости о своих делах, о которых нельзя было печатать в русских газетах.
Так как пароходы шли разных национальностей, преимущественно английские и греческие, то пришлось познакомиться и с напитками всех национальностей. Превыше всего, конечно, был греческий коньяк с острова Потмоса. Что лучшие французские коньяки в сравнении с потмос-ским? Хорош, разумеется, и французский коньяк, но его можно сравнить с потмосским, как хорошенькую горничную с хорошенькой барышней, барышня — это греческий коньяк. Проходил он через горло, как бархат, ласкал вкус и давал легкое приятное опьянение. Только на греческих пароходах я его и пил и только однажды впоследствии, когда мне пришлось служить в Туркестане, один жандармский офицер, неведомо какими путями доставший одну такую бутылку греческого коньяка (в России нигде в продаже я его не видел), вздумал меня удивить и держал пари, что я не узнаю, какой это коньяк, и пари проиграл, потому что я сразу сказал, что это коньяк греческий. У меня и сейчас текут слюнки, когда я вспоминаю этот божественный напиток.
