Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Реальное руководство делом перлюстрации в последние несколько лет еще до отставки Фомина осуществлял Михаил Георгиевич Мардарьев. Подобно Вейсману, он прошел в службе перлюстрации все ступеньки служебной лестницы, начав в 23 года, в 1881 году с чиновника, знающего иностранные языки. По словам самого Михаила Георгиевича, первые три года службы в отделении цензуры иностранных газет и журналов при Санкт-Петербургском почтамте он «ничего не знал» о существовании Секретного отдела, ибо «в эти две комнаты никто из лиц, не посвященных в тайны перлюстрации, не имел доступа».
После отставки Фомина в сентябре 1914 года министр внутренних дел Н. А. Маклаков направил Мардарьеву распоряжение: «Предлагаю Вам принять управлению цензурою иностранных газет и журналов и особою при ней частью в империи». Именно ему пришлось давать показания в июне-августе 1917 года по делам перлюстрации в Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством.
В популярной литературе существуют мифы о поголовном высшем образовании цензоров и их «весьма почтенном возрасте». На самом деле к 1914 году ни один из перлюстраторов не имел законченного университетского образования. Большинство имело за плечами различные училища или гимназии. Почти половина чиновников была в возрасте от 40 до 50 лет. Решающую роль при приеме на службу играли два обстоятельства: знание иностранных языков и политическая благонадежность кандидата. В одной из докладных записок Мардарьев отмечал, что «для службы по цензуре... и по Особой части при ней знание хотя бы трех европейских языков необходимо». Среди цензоров были настоящие полиглоты. Особенно выделялся Владимир Иванович Кривош. В одном из документов он писал: «Я владею французским, немецким, английским, итальянским, шведским, мадьярским (венгерским. — В. И), румынским, армянским, всеми славянскими, воляпюк (язык, подобный эсперанто. — В. И.) и эсперанто языками, читаю стенограммы всех главнейших стенографических систем на разных языках». В другом случае Кривош сообщал о владении им 24 языками!
Еще более важным обстоятельством была политическая благонадежность. На допросе в Ленинградском ОГПУ в ноябре 1929 года сын архитектора Роберт Швейер рассказывал: «Секретные чиновники в «черный кабинет» принимались исключительно старшим цензором и обязательно по рекомендации и под поручительство одного из чиновников кабинета...
348Я Поступил по рекомендации бывшего старшего цензора Вейсмана Карла Карловича, который лично знал меня и мою семью... В редких случаях Сотрудники в «кабинет» принимались из наиболее надежных и проверенных цензоров гласной цензуры».
Например, Мардарьев, не имевший человека, готового поручиться за него сразу, вспоминал, что лишь после трехлетней службы в цензуре он «снискал к себе полное доверие почт-директора Шора (Владимир Федорович Шор был первоначально старшим цензором, а затем почт-директором Санкт-Петербургского почтамта и до 1886 года непосредственно отвечал за всю перлюстрационную службу в империи. — В. И.) и старшего цензора Вейсмана и, по приглашению Шора, принял участие в особом секретном отделе, занимавшемся перлюстрацией». Переход в особый отдел был обставлен целым рядом особых правил. «По принятии меня в число сотрудников, — рассказывал Михаил Георгиевич, — я, как и все другие, вновь поступавшие, дал клятву Вейсману хранить в совершенной тайне все мне известное о перлюстрации» и «по распоряжению Вейсмана... тогда же представлялся министру внутренних дел», который в частности сказал новому сотруднику: «Тайна перлюстрации есть государева тайна». Стоит подчеркнуть, что поскольку это была государственная тайна, то внешне в служебном формуляре это никак не отражалось.
К началу XX века возникают настоящие «трудовые династии» на ниве перлюстрации. О. К. Вейсман, Н. В. Яблочков и Э. К. Зиверт — чиновники «черных кабинетов» начала XX века -с- были соответственно сыновьями старшего цензора Санкт-Петербургского почтамта К. К. Вейсмана, руководителей московской и киевской цензуры В. М. Яблочкова и К. Ф. Зивер-та. Ставший сам старшим цензором и служивший в Москве и Одессе, действительный статский советник Ф. Б. Гольмблат шел по стопам отца, действительного статского советника, старшею цензора петербургской цензуры в 70-е годы XIX века Б. Р. Гольмблата. Цензор JI. X. Гамберг был племянником жены К. К. Вейсмана. Брат Михаила Мардарьева Николай также служил по перлюстрации в Вильно, Казани и Киеве.
Знакомство с архивными материалами создает впечатление, что в реальной жизни при всех строгих инструкциях родственные связи иногда играли более важную роль, чем хорошее знание иностранных языков. Например, в аттестате Эриха Зиверта об окончании Киевского реального училища по английскому, немецкому и французскому языкам стоит оценка «удовлетворительно», а попытка продолжить обучение в Киевском политехническом институте закончилась через полгода.
До 1902 года секретные чиновники сами занимались и отбором писем, подлежавших перлюстрации. Расширение масштабов работы потребовало привлечения особо надежных почтово-телеграфных служащих. К концу 1915 года таких косвенных участников по всем перлюстрационным пунктам насчитывалось около 60 человек. Из них около половины — в Петербурге. Занимавшийся подбором этих сотрудников в столице Иван Иванович Кудряшов говорил чекистам в 1929 году с некоторой гордостью, что «отказов от этой работы ни от одного из замеченных не было». Но, конечно, у каждого из привлеченных также бралась подписка о неразглашении.