Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
238 Положение Гагельстрома стало угрожающим: те начальники, от которых зависело его будущее — оренбургский военный губернатор и управляющий министерством полиции — даже не были осведомлены о причи-1 Hax его высылки, пребывание в Оренбурге грозило стать бессрочным. Лишь весной или летом 1814 года жене Гагельстрома Амелии удалось получить резолюцию императора Александра I в отношении мужа: «Возвратить на житие в Могилев с запрещением въезда в обе столицы».
Однако на этом злоключения Гагельстрома не закончились. Вернувшись в имение он никак не мог привести в порядок свои дела. Будучи кредитором разных лиц на общую сумму свыше семидесяти шести тысяч рублей (!), он не мог получить долга, ибо местные власти отказывали ему в разрешении на выезд в местный административный центр — Ригу, мотивируя это тем, что в резолюции Александра I говорилось о «возвращении на жительство», а под такой формулировкой обычно подразумевалась ссылка.
Напрасно Гагельстром доказывал, что если бы императору было угодно именно выслать его в имение, то не было бы смысла специально воспрещать въезд в обе столицы: ссыльному и без того никуда нельзя выезжать. Разрешение на выезд в Ригу Гагельстрому удалось получить лишь в декабре 1815 года, но еще и в начале 20-х годов дела его не были до конца устроены. И не последней причиной всех этих злоключений, как видим, было то обстоятельство, что С. К. Вязмитинов просто не был как следует информирован о делах управляемого им ведомства. Стоит ли говорить, что при Вязмитинове значение министерства полиции как органа политического розыска постепенно падает. 5 сентября 1819 года С. К. Вязмитинов умирает. К руководству министерством снова приходит А. Д. Балашов, но на сей раз он выполняет уже функции «могильщика» главного полицейского ведомства Российской империи. Уже 4 ноября 1819 года Александр I распорядился: «Признав нужным для лучшего распределения дел, министерство полиции присоединить к министерству внутренних дел, повелеваем: департамент мануфактур и внутренней торговли причислить к министерству финансов; почтовому же департаменту оставаться впредь до повеления под нынешним начальством». Необходимо отметить, что важнейшую из структур министерства полиции — Особенную канцелярию — передали в полном составе в ведение МВД, где она и продолжала ведать политическим розыском под руководством позже прославившегося своей деятельностью в III Отделении М. Я. фон Фока, унаследовавшего этот пост от Я. И. де Санглена.
Происшедшая ревизия отрасли, управлявшейся упраздненным министерством, показала не самое лучшее ее состояние. В некоторых полицейских частях при проверке дела обнаруживали даже на заднем дворе в навозе, а в одном из острогов арестанты преспокойно занимались... изготовлением фальшивых ассигнаций! Что же касается части «высшей полиции», то здесь, по словам принимавшего часть дел министерства В. П. Кочубея, министерство полиции давно превратилось в «министерство шпионства». В направленной Александру I записке он обрисовывал следующее безрадостное положение дел в столице: «Город закипел шпионами всякого рода: тут были и иностранные, и русские шпионы, состоявшие на жалованья, шпионы добровольные, практиковалось постоянное переодевание полицейских офицеров, уверяют даже, что сам министр прибегал к переодеванию». Особенное возмущение министра внутренних дел вызывал тот факт,
239 что «эти агенты не ограничивались тем, что собирали известия и доставляли правительству возможность предупреждения преступления, они старались возбуждать преступления и подозрения. Они входили в доверенность к лицам разных слоев общества, выражали неудовольствие на Ваше Величество, порицая правительственные мероприятия, прибегали к выдумкам, чтобы вызвать откровенность со стороны этих лиц или услышать от них жалобы». Такого рода деятельность, по мнению Кочубея, даже граничила с преступлением: шутка ли «выражать неудовольствие на Его Величество»! Однако не стоит забывать, что за уничижительными характеристиками Министерства полиции со стороны министра внутренних дел, стоит в числе прочего элементарная бюрократическая «ревность».
Исчезновение первопричины, породившей все вышеперечисленные органы, привело к тому, что в последний период их деятельности все чаще и чаще предметом пристального внимания этих высших полицейских структур становились печально знаменитые «предерзостные» слова. Болтуны, конечно, никогда не исчезали из поля зрения русского политического розыска, но в послевоенный период стали практически единственным объектом внимания в этой области. Всерьез обсуждались известия самого маразматического характера.
Так, в 1822 году в Комитет охранения общей безопасности поступило дело «О Красноярском мещанине Иване Васильеве Старцеве», донесшему что проживающий в селениях Сухобузимской волости Красноярского уезда Томской губернии переселенец Афанасий Петрович Петров «имеет у себя на крыльцах между лопатками возложенный крест, которого из подданных никто иметь не может, и потому должен быть император Павел I». Любопытно, что Старцев совершил донос единственно с желанием осчастливить Александра I нежданной встречей с его приснопамятным родителем, которого все в России считали умершим... Старцев и Петров были привезены в Петербург. В ходе разбирательства стало ясно, что сам доносчик никогда не видел упомянутого им креста, да и предполагаемого императора (Петрова. — Ф. С.) вблизи увидел только на очной ставке в Петербурге. Сам же Петров о себе подобных слухов никогда не распространял. Оба отделались довольно легко: Старцева выпустили под надзор полиции, а Петрова по высочайшему повелению для прекращения слухов выслали на родину, «где он каждому лично известен». Такого рода болтуны почти полностью вытеснили из сферы внимания высшей полиции шпионов, фальшивомонетчиков и прочих весьма нешуточных врагов государства.
