Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Священники сыску не помогли, но «Иванов, человек Несвицкаго, шел мимоходом... [и] сказал, что-де он знает у Федора Карпова (человека. — E А) зовут Сенькою Прокофьев, бородка неведика, руса, другой Сенька Петров сын Тюхин молод ни уса, ни бороды, и лица у них не ямковаты, а иного Сеньки у него нет». Вскоре оба Сеньки были доставлены в Кон-стантиновскую башню Кремля, где находился застенок, «и те люди Федора Карпова в башне в людех поставлены и казаны Афоньке Науменку, и Афонька тех людей не опознал, а сказал, что такого человека, Сеньки, туг нет». Этот метод опознания использовался и позже. Во время Стрелецкого розыска осенью 1698 года так изветчица опознала из нескольких поставленных перед ней придворных служительниц тех, кто передавал секретные письма царевны Софьи взбунтовавшимся стрельцам.
Идентификация имела особое значение при уличении самозванца. После того, как в 1775 году Емельяна Пугачева поймали, власть стремилась убедить возможно большие массы народа в том, что он — не государь, не император Петр III, а самозванец, простой казак. Для этого его везли в Москву в клетке, а по дороге, в Симбирске, скованного Пугачева вывели на запруженную народом площадь. Перед именитыми гражданами Симбирска и толпой народа граф П. И. Панин публично допрашивал «злодея». Надо думать, что вопросы касались самозванства. Когда Пугачев стал дерзить своему высокопоставленному следователю, то Панин избил его. 1 октября 1774 года Панин писал своему брату Никите Ивановичу: «Отведал он от распаленной на его злодеянии моей крови несколько пощечин, а борода, которою он Российское государство жаловал, — до-
170 V вольного дранья. Он принужден был пасть пред всем народом скованной на колени и велегласно на мои вопросы извещать и признаваться во своем злодеянии».
То, что царский генерал таскал за бороду и бил по «харе» (а так в правительственных документах того времени называли физиономию Пугачева) «анператора» должно было убедить сотни собравшихся на площади зрителей в том, что перед ними не настоящий государь, а самозванец, которого, наконец, поймали. П. С. Потемкин намеревался провести нечто подобное и в Казани, чтобы, как он писал Екатерине II, «обличить его перед народом злодейство», однако из Петербурга пришел указ везти Пугачева прямо в Москву. Тогда Потемкин устроил сожжение портрета са мозванца в присутствии народа, и вторая же
а Пугачева громогласно подтверждала, что изображенный на портрете Пугачев — ее, дочери яицкого казака, муж. Во время казни 1775 года в Москве на Болоте обер-полицмейстер Н. П. Архаров потребовал, чтобы Пугачев подтвердил свое «подлое» происхождение и самозванство.
Стремясь не допустить «утечки» будущего арестанта, уничтожения им улик, а также намерений предупредить сообщников, политический розыск прибегал к различным уловкам и обману. Ниже мы их и рассмотрим. Самым главным при аресте почиталась внезапность, с которой проводилось задержание. Преступника надо было ошеломить, деморализовать, не дать ему времени подготовиться к аресту и последующим испытаниям на следствии. На внезапности было построено задание, которое Петр I дал Г. Г. Скорнякову-Писареву 10 февраля 1718 года. Посланцу царя предстояло нагрянуть в суздальский Спасо-Покровский монастырь, зайти в келью бывшей царицы Евдокии Федоровны (старицы Елены) и, арестовав ее, произвести обыск, чтобы захватить все ее бумаги и письма. Точно также были арестованы и другие участники дела царевича Алексея Петровича. А. Д. Меншиков так рапортовал об аресте А. В. Кикина согласно полученному из Москвы указу Петра I: «Получено чрез Софонова февраля в 6 день, в 11 часу по полудни и того ж часу светлейший князь, призвав к себе генерала-майора Голицына и маеора Салтыкова с Преображенскими солдаты, ездил с ними по Александра Кикина и оного застал на дворе в шлафроке и, взяв, привезли во дворец и, посадя на цепь и железа, отослали в город за караулом».
В июне 1744 года из России был выслан французский посланник маркиз Шетарди, против которого провел успешную интригу канцлер А. П. Бестужев-Рюмин. Как известно, по его приказу перлюстрировались все письма посланника, некоторые из них были изъяты и из них был составлен экстракт наиболее резких и неприятных высказываний Шетарди о нравах и характере императрицы Елизаветы Петровны. Между тем, маркиз, способствовавший успешному перевороту 25 Ноября 1741 года, принадлежал к кругу близких императрице людей и пользовался ее доверием и расположением. К тому же, он не удосужился предъявить свои верительные грамоты, полагая, что в виде частного лица, бригадира французской армии, он успешнее исполнит поручение своего короля и добьется усиления французского влияния при русском дворе.
Бестужев-Рюмин умело использовал промахи Шетарди. Он предъявил экстракт из депеш посланника императрице, которая была вне себя от ярости и приказала выслать своего бывшего друга из России за 24 часа. Накануне операции Бестужев-Рюмин волновался, как би его замысел не
171 провалился — ведь он имел дело с опытным дипломатом. Но благодаря внезапности проведенной операции, замысел коварного вице-канцлера полностью удался. Вот цитата из донесения начальника Тайной канцелярии А. И. Ушакова, князя Петра Голицына, Веселовского и Неплюева о происшедшем 6 июня 1744 года: «По силе высочайшаго Ея и. в. повеления нижеподписавшиеся приехали французских войск [к] бригадиру марки [зу] де да Шетардию в дом полшеста часа по утру (заметим характерное дога сыска время — перед рассветом. — К А). И пришед в передню, вошел к ним один служитель, который сказал, что господин его Шетардий болен и всю ночь не спал, но по повторении, чтоб всеконечно о приходе их сказал, с полчетверти часа вышел он, Шетардий, в поруке (парике. — Е. А) и в полушлафоре (халате. — Е. А)... При происшествии всего вы-шеписанного явно было, что он Шетардий, сколь скоро генерала Ушакова увидел, то он в лице переменился».
