Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
168 - - В 1742 году сдавшийся полиции известный вор Ванька Каин, вместе с отрядом гарнизонных солдат, ходил по Москве и указывал на улицах и в притонах своих бывших сообщников по воровскому делу. В 1750 году, когда Каина окончательно разоблачили как оборотня — официального «доносителя» и одновременно — главу шайки воров и бандитов, то он указал на двоих своих сообщников — купцов из епанечного ряда. Других сведений о них Каин представить не смог, но обещался опознать купцов. В инструкции полицейскому офицеру, которому поручалось вести Каина-«языка», говорилось: Каин «в пыточных речах сказал, что их самих в лицо узнать и лавки показать может, того ради, тебе..., взяв оного вора Каина и за ним команды своей подлежащей безопасной караул, [и] итги в означенной епанечный ряд [епанча — старинная верхняя одежда, т. е. «епанечный ряд» — место, где продавалась одежда. — E А] кого в том ряду он, Каин, купцов, дву человек укажет, то тех при том поверенном взять и до разговоров с Каином не допускать». Из документов политического розыска неясно, как устраивали такой провоз (или провод) изветчика по городским улицам. Наверняка, «язык» был в оковах. Каина одевали в солдатский плащ, чтобы он не отличался от сопровождающих его солдат. Впрочем, сохранилась легенда (отразившаяся в романе Ивана Лажечникова «Ледяной дом»), что на голову изветчику надевали мешок с прорезью для глаз и появление такого человека с конвоем на улицах города тотчас вызывало панику среди прохожих и уличных торговцев — ведь на любого из них мог показать «язык».
«Языков» водили по улицам русских городов весь XVIII век и даже в XIX веке. В своих записках Д. И. Рославлев вспоминает об этом: «Вы, читатель, конечно слыхали, что в былые времена по улицам Петербурга водили так называемые языки, то есть каких-либо преступников для того якобы, чтобы указать благодетельному правительству те дома, в которых они привитали или тех людей, которые были их товарищами или пособниками. Завидевши издали приближение таких языков, жители богоспасаемого Петрограда сами спасались от грозившей им опасности, бежали в соседние улицы, скрывались в ближайших домах, словом, всячески старались не встречаться с процессиею, потому развозимый язык часто, ни с того, ни с сего, указывал как на своих приятелей, так и на людей, которые и не видывали его.
Провинция в этом отношении не отставала от столицы. С пойманным разбойником доброе начальство — в виде исправников, стряпчих, заседателей земского суда — отправлялось разгуливать по уезду. Настоящих своих милостивцев разбойник, разумеется, не указывал, надеясь, что они еще будут ему полезны впоследствии, зато мстил своим врагам, обзывая их как своих укрывателей. Если же у самого развозимого языка не было особенно им нелюбимых людей, то опять тогдашнее начальство принимало на себя труд подсказывать ему имена тех лиц, которых следовало обвинить в пристанодержательстве; для этого, разумеется, избирались достаточные жители, которых начальство хотело поучить. Чтобы дать правдоподобие своим оговорам в обоих случаях, разбойник обыкновенно говаривал, что он или знает дом своего приятеля, но не знает его имени, или не знает ни дома, ни имени, но помнит его лицо. В первом случае, проезжая деревню, он указывал на тот или другой дом, что — вот, где много раз проживал и куда отдавал краденые вещи на сохранение или для сбыта. Другой маневр состоял в том, что разбойник никак не мог припомнить
169 дома, а надеялся узнать хозяина, и вот сбирали весь люд-людской деревни. Разбойник внимательно рассматривал всех предстоявших и дрожавших и указывал на своего благодетеля... Во всяком случае обвиненное разбойником лицо арестовывалось». Далее Рославлев рассказывает как оговоренные «языком» давали взятку начальнику и самому злодею.
Доставленного в сыскное учреждение преступника или подозреваемого опознавали. Задолго до эпохи Петра I, в деле волшебника Афоньки Науменка (1642—1643) есть описание следственного действия, которое в современной криминалистике называется «опознание». Во время допросов Науменок показал на некоего Никитку Крестенника, о котором говорил как о своем сообщнике. Срочно в Москве отыскали двоих людей, которых звали Никитка Крестенник. Один оказался стрелец, другой — пушкарь. И далее в деле сказано: «И стрелец Никитка Крестенник, и пушкарь Никитка ж Крестенник во многих людех (т. е. среди других людей. — E А) Афоньке Науменку казаны, и Афонька, их смотря неодино-ва [не раз], а сказал, что того Никитки, у кого для порчи покупал коре-нье, не опознал и тут его нет. И стрелец Никитка и пушкарь Никитка ж даны на поруки потому, что их Афонька не знает».
Через некоторое время снова провели подобное же опознание — Афонька показал на Сеньку — человека Федора Карпова. По описанию внешности, данному Афонькой, стрельцы начали опрашивать жителей (преимущественно — священников) в указанных преступником частях города. Стрельцы ходили по дворам и говорили жителям: «У Льва, да у Федора Карповых людей зовут Сеньками. Чьи они дети и каков которой Сенька рожаем? и бороды бреют ли или не бреют? и лице у всех ли у них ямкова-то или нет? и они их знают ли? и где они ныне? видал ли их кто у Федора или не видал? и будет ввдали, и сколь давно?»
