Адмирал Колчак и суд истории - Дроков С.В.
ISBN 978-5-9524--3720-3
Скачать (прямая ссылка):
Айзин утверждал, что приписываемые подсудимым обвинения не имеют ничего общего с их деятельностью в Совете министров, где правили, не раз упоминавшиеся на процессе самим обвинением, И.А. Михайлов, Г.К. Гинс, CC Старынкевич, В.Н. Пепеляев и П.В. Вологодский, под идейным прикрытием BA. Жардецкого и Лопухина, а за границей — MH. Бутова Но даже по отношению к последним нельзя категорически утверждать о повсеместном контроле над всем Сибирским регионом, потому что территория театра военных действий («целый район к востоку от Иртыша») была изъята из ведения Совета министров и все, что там происходило, шло помимо распоряжений и указаний из Омска128.
Остановившись на причинах падения советской власти, защитник указывал на непонятную поспешность ее представителей покинуть Сибирь, сразу же после первого вооруженного столкновения с чехо-словаками. И уже, как результат, на «очищенную территорию» «кинулись эсеры, люди правых убеждений, кадэ, люди самых разнообразных убеждений, с целью захвата власти, и осуществляли те политические идеалы, к которым они всегда, по своим политическим убеждениям, стремились»129.
304
АДМИРАЛ A.B. КОЛЧАК И СУД ИСТОРИИ ^-US^
Защитник поставил под сомнение обвинения, назвав их «нелепыми»; если речь идет о «шайке», полагал адвокат, то число его подзащитных должно было бы несомненно пополниться за счет свидетелей по процессу П.Я. Дербера и Г.Б. Патушинского, машинистов, ремонтировавших паровозы, и тысяч других служащих, и далее, деяния Совета министров могли бы быть вменены всем сидящим в зале трибунала. Следовательно, подписи подзащитных под журналами заседаний вовсе не знаменовали собой их согласие с принимаемыми решениями правительства130. Защиту своих клиентов (по определению председателя трибунала Павлуновского — «опереточного характера») адвокат полностью выстроил на суммированных показаниях, данных подзащитными во время судебного разбирательства, без привлечения дополнительных оправдательных документов.
Защитник Бородулин, откровенно признав свою неподготовленность к участию в «грандиозном историческом процессе», напомнил об основном принципе решения ответственности обвиняемых. Таким «простым и ясным принципом» он назвал индивидуальность обвинения. Если расследуется деятельность «шайки», справедливо заметил он, то необходимо выяснить, кто и какие обязанности выполнял в ней. Адвокат указал, что в конкретном случае речь должна идти о «шайке особого рода, шайке образцовой [...] называвшейся Всероссийским правительством»131.
На суде сошлись два мира: представители отжившего сидят на скамье подсудимых, нового — за судейским столом. Для определения личной степени опасности каждого из подсудимых в условиях советского общественного строя Бородулин настаивал на изучении «условий места и времени, при какой обстановке совершено то или другое преступление»132. И с этой точки зрения адвокат указывал на неустановленный факт — «кто» же, собственно, и был правительством? Отвечая на свой вопрос, значительный для определения степени виновности, он сказал: «Правительством был Верховный правитель, Совет министров и та кучка министров, которая вертела всем Советом министров [...] опираясь на военную силу и на торгово-промышленные круги, юридически опираясь на Верховного правителя»133.
Подсудимые же, посчитала защита, были всего лишь служащими и чиновниками, теми, кто недавно составляли общественный строй российского общества. «Если чиновничество, — отмечал Бородулин, — сверху определялось принципом «не сметь свое суждение иметь», то снизу оно в значительной степени определялось другим принципом
305
СВ. ДРОКОВ
306
«моя хата с краю, ничего не знаю». Целыми поколениями воспитываемые служащие в правительственных учреждениях постепенно превращались в чиновников, основным принципом которых было — делать свое дело маленькое или большое, совершенно не интересоваться тем, что творится в соседнем столе, в соседней канцелярии, тем более в соседнем департаменте»134.
Главной причиной поступления на службу большинства подсудимых, «заброшенных в Сибирь волею исторических событий и обстоятельств», защита посчитала их житейский и профессиональный принцип — «я служу делу, а не лицам, я хочу делать любимое дело и совершенно не желаю участвовать в той политической жизни, которая создалась при современном строе»135. Речь Бородулина, так же как и Айзина, базировалась только на устных показаниях подзащитных, высказанных ими на судебном процессе.
После речей защитников, напрочь опровергавших выстроенную А.Г. Гойхбаргом концепцию политической ситуации в Сибири, государственный обвинитель посчитал необходимым выступить с ответной репликой, желая не допустить «полного искажения процесса», по двум «неверным убеждениям» «идеологии правых социалистических элементов»136.
Первое — о якобы непричастности правых социалистических партий к свержению советской власти и восстанию Чехословацкого корпуса, второе — невиновности подсудимых. Опасаясь за последствия своего выступления, адвокат Аронов вынужден был давать объяснения: «Для меня трагедия, которую пережила Россия, трагедия, которую пережила Сибирь под властью Колчака, не есть случайное явление. Для меня как марксиста это есть исторический факт к воли личности того или другого образа мысли [...] Я думаю, что все, кто сам переживал момент свержения, и члены революционного трибунала, которые присутствовали и наблюдали это свержение, знают, что здесь не было никакой вооруженной силы»137. И вновь подчеркнул: обвинение не установило фактов свержения советской власти лично подсудимыми. Эти «типичные представители русской интеллигенции» не являлись противниками пролетариата, опасности их возврата к врагам нет никакой. Наоборот, «близок час, когда вся русская интеллигенция, выяснив тождество своих интересов с интересами пролетариата, определенно перейдет на сторону его освобождения, которое не влечет ничьего порабощения, которое освободится от пут рабства и невежества всего человечества»138.
